Я не могу поверить, что не нашлось бы ни одного человека, пожелавшего поговорить со мной.
Но запрет на посетителей не значил, что в мои комнаты не впускали людей. В свое последнее утро там я проснулся и обнаружил на полу спальни тонкий черный пепел. Он был рассыпан так, что создавался узор церемониальной одежды, и я знал, что никакой Рыцарь Феникса не встанет из этого пепла. Никакое другое известие не могло бы уязвить меня так сильно, как это, и мне кажется, что в эту минуту я повзрослел больше, чем за весь предыдущий год после всех происшедших событий. Я задал задачу тем, кто правил миром. В прошлом году по их приказу наши силы были отправлены в поход и дорогой ценой разгромили армию авроланов. Своими боевыми действиями принц Август освободил беженцев — население Окраннела, хотя от сил авроланов еще и теперь остались банды кочевников и соединения под управлением местных военачальников, все еще контролировавшие Окраннел. Они скопились на границах Джераны, в которой собрались беглые жители Окраннела, готовые отвоевать свою родную землю. Нам удалось снять осаду с крепости Дракона и обратить в бегство Кайтрин. В сущности, все прошло прекрасно, если не считать последней неудачи, и только я очернял образы героев, отправленных за Кайтрин. Ведь я говорил, что они поддались искушениям Кайтрин. Именно я сообщил, что они стали ее слугами, но у меня не было никаких доказательств. И я понимал, что мои слова звучат сомнительно. Или их нетрудно представить в сомнительном свете. В тот день меня опять отвели в Совет и приказали встать перед собранием, а герцог Ларнер зачитал список опровержений моих ответов на их вопросы.
— Королевские лица, собравшиеся здесь, пришли к следующим заключениям.
Во-первых, непостижимо, чтобы лица, облеченные доверием охранять благополучие представленных здесь народов, при каких бы то ни было обстоятельствах присоединились к силам зла, для уничтожения которых они были посланы.
Во-вторых, согласно показаниям других свидетелей, перевал через горы Бореаля настолько засыпан снегом, что станет проходимым не раньше чем через тридцать лет, что устраняет любую угрозу нападения авроланов, если не считать бродяг, иногда просачивающихся через горы.
Я громко рассмеялся.
— Это говорится, чтобы рассеять страх простого народа, но вы сами знаете, что это отнюдь не так. А если и так, она прекрасно может пройти через горы Борагул.
Герцог упорно смотрел вниз, на белый листок, где были написаны эти опровержения, и не желал поднимать на меня глаза.
— В-третьих, согласно показаниям разведчиков урЗрети, которые в сопровождении воркэльфа Резолюта пробрались в Борагул, цитадель урЗрети совершенно покинута. Она открыта всем ветрам и совершенно необитаема. Не обнаружено никаких яслей бормокинов, не видели там также ни темериксов, ни других тварей, и не живет там никаких урЗрети.
В-четвертых, мы пришли к выводу, что Таррант Хокинс из Ориозы, признавшийся в том, что позволил себе ударить принца своего народа, известный тем, что украл меч Теммер, чтобы снискать себе славу в крепости Дракона, человек, оказавшийся явно не готовым к трудностям путешествия на север, отделился от отряда героев и остался в живых, в то время как остальных постигла ужасная судьба. Мы полагаем, что они его отослали, чтобы он остался в живых или даже вызвал к ним помощь, и что в состоянии помешательства он стал жертвой нападения и был бы уничтожен, если бы не помощь других. В противном случае придется допустить, что он сознательно предал своих товарищей, вступив в союз с Кайтрин, этим совершив предательство против всех цивилизованных народов и заслужив их справедливую кару.
Я замер, услышав этот последний пункт. Я поражался изворотливости политиканов, создавших убедительный и неопровержимый документ. Их искусство не уступало искусству мастера, выковавшего мой клинок. В их власти позволить мне признаться, что меня отослали мои товарищи и не по своей вине я не сумел привести к ним помощь. В то же время они могут заклеймить меня как предателя, и это клеймо предателя — самое малое наказание, какого я заслуживаю за свое преступление. В сущности, мне было сказано, что если я буду оспаривать их выводы, то меня ждет смерть.
Даже я сообразил, насколько бесполезно сейчас возражать.
Герцог Ларнер поднял на меня взгляд:
— Понял то, что тебе зачитали?
— Понял.
— Принимаешь эти выводы как истинные?
— А они истинные? — Я обвел глазами собравшихся. — Вы прекрасно знаете, что перевал открыт. Сейчас Борагул, может быть, и пуст, но надолго ли? Вы знаете, что я рассказал вам чистую правду, но вы не можете ее огласить. Если я сейчас выйду на улицу и все расскажу, тогда ваши народы поймут, что их обманывают. Может, это поколение еще и в безопасности, а следующее?
Я развел руками.
— Я соглашусь носить ваше клеймо, главное — другое: чтобы вы, вы сами поняли, что Кайтрин вернется, через пять лет, через десять, через тридцать. Если вы ничего не сделаете для подготовки к ее возвращению, на ваших руках окажется кровь тысяч, сотен тысяч жертв. Будете ли вы живы тогда или уже умрете, ваши имена станут проклятием и потомки будут вспоминать о вас с горькой насмешкой.
Скрейнвуд, сидевший рядом с матерью, рывком вскочил на ноги. От гнева нижняя часть его лица побагровела, он грозил мне дрожащим пальцем:
— Не тебе диктовать нам, предатель!
В его голосе прозвучала неприкрытая ненависть, которая должна была бы меня ранить, но, наоборот, она меня рассмешила:
— Уж ты-то, принц Скрейнвуд, лучше всех присутствующих знаешь, какой воцарится ужас, когда вернется Кайтрин. Но от трусости ты предпочитаешь закрывать глаза на известную тебе истину.
Он злобно зашептал:
— Мне известна лишь одна истина, Таррант Хокинс. Я знаю, что собравшиеся правители решили в своей мудрости отпустить тебя, позволить тебе дожить свою жизнь, как сумеешь. Но мы тут, в Ориозе, не так добры к тем, кто пренебрегает властью, позволяет себе поднимать руку на ее лучших представителей и пятнать репутацию героев. Прямо сейчас и навсегда ты изгоняешься из Ориозы.
Скрейнвуд жестом пригласил кого-то из-за двери в комнату. Я услышал стук каблуков по полу, и передо мной появился отец. Я заулыбался, и тут же моя улыбка погасла: он не ответил мне тем же.
Глаза его излучали холод.
— Отец!
— Ты позволил умереть Кенвику Норрингтону и солгал нам о его смерти!
— Папа, я…
Он замахнулся, будто собирался ударить меня:
— У меня нет сына по имени Таррант.
Протянув ко мне руку, он взялся за верхний край моей маски и сорвал ее прочь.
В тот день, когда у меня отняли маску, Таррант Хокинс умер.
