Генерал упустил кое-что — рядовыми вполне можно пожертвовать, но и люди его ранга отнюдь не незаменимы, и лед, по которому они ходят, становится все тоньше по мере приближения к трону, которому принесли присягу. Стратеги давным-давно отметили его в досье как «амбициозного» человека, возможно представляющего угрозу для них, а потому поручали этому военному самые опасные операции, надеясь на его достойную кончину, учитывая его звание и вполне реальную возможность превратить неугодного человека в мученика. Упоминаний о том, что его амбиции ограничивались нынешним рангом и достигнутой целью, не было нигде.
Беспощадно понукая лошадей, мчащихся на пределе, и часто меняя их, Шарфи начал чувствовать себя очень некомфортно — для него кони казались куда более подходящими друзьями для людей, чем, скажем, слуги. Анфен тоже так думал, однако что-то изменилось в нем, когда они тронулись в путь. В глазах появился странный новый свет, который Шарфи пришелся не по вкусу, как и мрачное молчание, царившее в дороге, которое растягивало до предела каждую секунду. Куда легче и быстрее ехать с шутками, песнями и байками.
И все же он понимал, что Анфен увидел, каким было настоящее нападение: рука замка сомкнула кулак вокруг мира. Если они сумели за одну ночь завоевать неприступный город — и не важно, ушли на это годы планирования или нет, выглядела атака спонтанной и быстрой, а то, на что враг считает тебя способным… В общем, можно смело верить, что ты и впрямь на это способен. В таком случае, разумеется, замок может в свое удовольствие преспокойно захватить остальные Вольные города. И он это сделает. И мэры тоже теперь начнут сомневаться, есть ли смысл противиться неизбежному, или стоит попытаться выторговать присоединение на более выгодных условиях, ускорив его и сохранив собственные посты. По мнению Шарфи, эти размышления были написаны у Анфена на лице крупным шрифтом.
И разумеется, мысли бывшего Первого капитана были именно такими. Анфен был готов к длительной войне с замком, которая, возможно, займет всю его жизнь. Он не считал, что они способны победить, однако при этом никогда не думал, что поражение наступит до его смерти. За одну ночь он узнал, что окончательно сдаться Вольные города могут уже через несколько месяцев. Если сейчас мэры поддадутся панике, что вполне возможно, города могут быть сданы сегодня же…
Однако по большей части он, глядя на перетекающие друг в друга холмы и трясясь под цоканье копыт в жестком седле, размышлял о том, как именно можно уничтожить Стену. Большая разделительная дорога приводила его все ближе и ближе к цели, однако никаких полезных идей у него не появилось. Лишь в немногих конфискованных когда-то рукописях упоминалась Стена. Он знал, что она существует дольше городов, дольше даже, чем люди. Стена, возможно, была создана молодыми драконами или же Великим Драконом — а может, некой схожей силой по другую ее сторону.
Поскольку по одну сторону Левааля располагалось Иномирье, строились догадки, что по другую сторону от Стены также есть некий мир. Об этом говорилось в некоторых древних свитках и в артефактах, оставленных молодыми драконами первому поколению людей — вместе с несколькими прощальными дарами знания, давным-давно утраченного. Если Мучители пришли сюда с другой стороны, а не были некой новой секретной разработкой замка, то какие еще ужасы могут хлынуть оттуда, если Стены однажды не станет?
Нет. Он давно перестал думать о том, следует ли ему этого делать…
Путники продолжали менять лошадей в каждой конюшне по пути, все время ускоряясь и оставляя позади дни и мили. Анфен был совершенно безжалостен. Они то и дело проезжали мимо хороших трактиров, к нарастающему беспокойству Шарфи, которому уже осточертела дорога, и он пообещал себе долгий отдых, если выберется живым из этого приключения на севере. Если бы воин решил сейчас нарушить приказ командира и остался в гостинице, Анфен, вне всякого сомнения, продолжил бы путь без него. «Может, и впрямь следовало бы его отпустить, — подумал Шарфи, а потом ему в голову пришла новая мысль: — Я ведь здесь не для того, чтобы уничтожить Стену. Конечно же нет! Какая глупость. Этого вообще нельзя сделать. Я поехал, чтобы присматривать за ним. Он не в себе. Мы, конечно, ожидали, что это рано или поздно произойдет…»
Вскоре на горизонте должна была появиться Стена, хотя это еще не означало бы, что они к ней приблизились. Она тянулась на многие мили, доходя высотой до самого неба, снежно-белая вверху, а потому почти неразличимая. Ниже она приобретала тусклый синеватый оттенок и походила на стекло. Когда Стена наконец показалась, Шарфи был совершенно поражен безумной тщетностью затеи Анфена, и он невольно начал задаваться новыми вопросами насчет поведения своего друга. На ум стали приходить с полдюжины довольно неприятных теорий — в амулете ничего подобного не было и Анфену просто послышалось; он был не в себе с самого начала — война может и не такое сделать с человеком; исчезновение старого иномирца было заранее спланировано; Анфен работает на врага, а его дезертирство — лишь сложная легенда; это вообще не Анфен, а прекрасно выполненная иллюзия… И так далее, все новые идеи рождались в его мозгу, а безумный блеск в глазах предводителя так и не исчезал, напряженное молчание по-прежнему не нарушалось. Похоже, Анфен не знал усталости, одержимый своей новой идеей, приходилось практически подсовывать еду ему под нос.
Час за часом, день за днем длилось бесконечное путешествие под непрерывное цоканье копыт по камням. Стена приближалась.
Великая разделительная дорога, древняя, как сама Стена, и разделяющая обширные просторы этого мира, доходящая до восточных и западных его границ, уносила их миля за милей прямо к середине Конца Света.
Старик предположил, что судьба задолго до того, как представилась такая возможность, решила явить ему свои милости. В данный момент он ехал верхом на огромном волке, ощущая неожиданную легкость на душе и чувствуя себя абсолютно свободным.
Для Кейса первостепенное значение имел вопрос «как?». Раньше ему для прощания с миром потребовалась бы выпивка — тост за славные воспоминания, последним из которых была дружба Эрика. Шелли тоже — как она навещала его почти каждые выходные во время заключения, принося небольшие подарки. Его брат Чарльз, прежде чем они расстались навсегда, бросив друг другу множество ядовитых слов. Своего старого отца Кейс простил — по крайней мере, он так думал, хотя им так и не удалось примириться, — не повредит выпить и за него. Черт побери, да его первый пес и тот заслужил отдельного тоста. Как и день освобождения из тюрьмы и возвращения на пляж, как он всегда мечтал; хотя была зима, он лежал на песке, полностью одетым, много часов, не шевелясь, слушая, как волны ласково шепчут: «Свобода!» Это был хороший день.
