Убийца крался след в след за своей жертвой, но он не собирался лишать ее жизни. Пока. Тот, кого звали Мелле, в данный момент выполнял не слишком привычную для себя роль – он неотступно следил за тем, кто шел впереди. Молчаливый старался ступать осторожно, сливаясь с тенью и двигаясь столь же неслышно, как эта самая тень.
Тот, кто сейчас шел впереди, вел себя подозрительно – ежеминутно оглядывался и все время сворачивал в самые темные и, по возможности, обходящие места несения службы стражами коридоры. Он, которому ничего не стоило пройти мимо любого поста, зачем-то старался остаться неузнанным, словно ему было что скрывать. И Мелле уже догадывался, что именно.
Зерно измены в Совете он почувствовал очень давно. Многое шло не так, как раньше: саэгран начал скрывать от верных соратников подробности своих планов, среди его верных Певчих Птиц вдруг появились тайны и недоверие, до поры выражаемые лишь в кидаемых друг на друга исполненных подозрительности взглядах. К тому времени, когда ал Неллике высказал свои соображения об измене на последнем Совете в лесу Утгарта, Молчаливый уже и сам догадался: среди старших стражей есть предатель. Страж попытался обсудить этот вопрос с саэграном, но тот не счел нужным ему довериться – значит, подозревал в нем изменника наравне с другими.
Подозревал до недавнего времени. Прошлой ночью во время взятия города Остроклюв жестоко убил Феахе на глазах у остальных, назвав его господином Жаворонком. Мелле был удивлен – как раз именно Феахе казался ему самым маловероятным из кандидатов на эту роль. Вскоре зерна его недоверия упали на благодатную почву – несмотря на только что, казалось бы, раскрытый заговор, Неллике продолжил с настороженностью относиться к Певчим Птицам. Выразилось это в том, что все важные поручения старшие стражи теперь делали парами – словно должны были неотступно следить друг за другом. Так, он сам сегодня помогал Велланте подготовить в пиршественном зале ловушку на Огненного Змея. При том, что они с чародейкой только разместили приманку и подготовили направляющее заклятие – все прочее (оставшееся для стража тайной) сделал уже сам Остроклюв лично.
И вот теперь один из их числа зачем-то приближается к тому самому месту. Для чего, если только не попытаться расстроить планы своего саэграна и помешать схватить Танкреда Бремера? Молчаливый осторожно крался следом, чтобы лично выяснить это и очистительным ударом ножа покончить с изменой…
…Господин Жаворонок пребывал в смятении – он слишком поздно заметил слежку. Для его опыта и мастерства это было непростительной ошибкой. Хвала богине, что вообще заметил! Один из факелов на стене погас, и это совершенно случайно выдало «вторую» тень у стоявшего в нише пустого доспеха. Стараясь не подавать виду, что он что-то увидел, эльф остановился почти у самых дверей в пиршественную залу и перевел дух. Еще немного – и преследователь застал бы его, что говорится, «в местах охоты». После чего любезный ал Остроклюв не преминул бы угостить изменника чем-нибудь повкуснее того кинжала, от которого умер несчастный Феахе. Феахе, которого он, Жаворонок, так удачно подставил и уже почти уверился, что сам в результате остался вне подозрений. Выходит, выводы были сделаны неверно или же слишком поспешно, что часто одно и то же. И он почти поплатился за свою ошибку.
Ничего, еще есть время. Кто предупрежден, тот спускает тетиву первым. Совсем не обязательно делать то, что от тебя ждут. Эльф остановился возле дверей и оглянулся. Преследователь, как и следовало ожидать, тут же затаился. Профессионал – что и говорить, спрятался так, что не выдаст себя ничем. Когда бы не тот погасший факел…
Господин Жаворонок нарочито громко хлопнул дверью в зал, а сам, действуя быстро, но в то же время бесшумно, бросился в боковое ответвление коридора, где осторожно (чтобы, не приведи Тиена, не заскрипели!) раскрыл ставни и, словно и в самом деле был птицей, а не эльфом, перемахнул через подоконник в окно. Еще миг – и шпион повис на карнизе третьего этажа, цепляясь руками за каменных змеев окантовки. Ему предстояло провести здесь немало времени, покуда все не уляжется…
…В зале бессильно трещал камин, не в силах разогнать обитающий здесь холод. Могильной мерзлотой веяло не столько с улицы, сколько от двух фигур, застывших над мертвым телом, нелепо раскинувшим руки напротив распахнутого окна. Осенний ветер гулял меж ножек столов и стульев, путался среди свечных огарков, шелестел залетевшими с улицы пожухлыми желто-коричневыми листьями, небрежно перетаскивая их по полированным плитам холодного пола. Уныние и увядание царили повсюду – неудивительно, ведь мрачный Анку только что побывал здесь и теперь гнал свою скрипучую телегу в иные края.
– Лучшего ты и не заслуживал. – Саэгран угрюмо разглядывал то, что осталось от его старшего стража. Молчаливый выглядел неважно: скрючившийся и бледный, словно в его теле не осталось ни единой кровинки, – неудивительно, учитывая голод «выпившего» его вампира. – Значит, это был ты. Что ж, надо признать, немногословность легко позволяет скрывать тайные замыслы. И все-таки жаль. Жаль, что я не услышал твою предсмертную песню, мой разлюбезный Жаворонок.
Неллике обернулся. Сэмюель стоял рядом – к нему уже вернулись и силы, и внешняя красота, и холодный ум, присущие не испытывающим долгого голода вампирам. Сейчас он походил на человека лет тридцати с благородными чертами лица и довольно приятной для глаза внешностью. Морщины разгладились, цвет глаз сменился с желто-янтарного на обычный карий. Лишь отливающая неестественной бледностью кожа выдавала в нем пьющего кровь монстра – этот отличительный признак пройдет еще не скоро.
– Как он умер? – поинтересовался Остроклюв.
– Он был наготове и ожидал нападения, – скривил испачканные в чужой крови губы вампир – нужно сказать, зрелище было не из приятных. – Но чтобы справиться со мной, мало ударить ножом в сердце. Думаю, он до последнего не понимал, с кем сражается. А когда понял, я уже вонзил зубы в его сломанную шею. И пил, пил, не в силах остановиться. Это такое наслаждение – утолить голод впервые за столько лет…
– Избавь меня от описания своих низших потребностей, – нахмурился эльф. – На этот раз с предателем покончено. Он так и не понял, что не было никаких «Хвостов Саламандры», и вся эта ловушка – лишь для него одного.
– Значит, мой средний сын здесь не появится? – В глазах вампира промелькнуло разочарование.
– Не терпится заключить его в объятия? – Остроклюв усмехнулся.
– Не терпится. Верно… – хрипло и как-то обреченно тихо, словно только что проглотил склянку смертельного яда, произнес Сэмюель Бремер. – Выдерживая невыносимые муки и будучи не в силах лишить себя жизни все эти годы, я мечтал лишь об одном – убить его. Каждое утро, засыпая, я в мыслях вонзал клыки в его кожу. За столько лет мои жажда и ненависть слились воедино – я никогда не насыщусь, пока не уничтожу это свое порождение. Он – моя кара за грехи, он – мое проклятие, он – нескончаемый лютый голод моей души и совести, и только избавившись от него, я стану свободен.
