– Снежная Колдунья! Мы Мертвы!..
– Да Вы Мертвы! Ты Мёртв! – пронзила она сердце каждого ледяной иглой.
Потом она захохотала – и всё усиливался этот хохот, вот перешёл в рёв, и тут же страшная фигура скрылась в клубящемся мареве, но рев который обрушился на палубу, носился теперь в воздухе и, вместе с усиливающимся с каждым мгновением ветром, объял не только их корабль, но и море, и, казалось – вообще весь мир.
Темный туман уже не был таким тихим и недвижимым, как вначале – теперь он стремительно, словно грозная, горная река, нёсся вокруг них, ударял их в грудь, в лицо, жаждал повалить на колени. Вот корабль качнуло, палуба накренилась и в лица ударил целый поток брызг.
– Началось!!! – проревел Йорг. – А ну ж–живо – за работу!!!..
Этим могучим воплем он стряхнул оцепенение охватившую команду – и они занялись той напряжённой, всегда граничащей со смертью деятельностью, какой вынуждена заниматься команда при такой вот, нежданно налетевшей буре. Они спешили спустить паруса, что–то крепили, что–то напротив обрубали – лица всех были мрачны, напряжённы, то и дело слышались слова:
– Вот ведь «повезло» – попали к Снежной колдунья… Теперь только и осталось, что молить – поглотило бы нас море, а не её снежные полчища!..
Вот напряжённые мускулы моря вздулись многометровыми валами «Чёрный ястреб» понесло вверх – потом вниз, в пропасть; тяжеленная, ледяная волна обрушилась на палубу, кого–то снесло – прорезался в воздухе его отчаянный вопль – резко оборвался леденящим, со всех сторон несущим хохотом.
– Она вокруг нас носится! – в ужасе вопили моряки. – О–ох, погибли наши души! – и тряслись не от холода, а от ужаса.
– Работайте!!! Морской дьявол! Или вы действительно погибли! – так ревел Йорг, и сам принимал появлялся в самых опасных местах – ободрял как мог, а несколько раз видели как он грозил своим громадным кулаком тому незримому, что завывало вокруг их корабля.
Ещё одного моряка унесла морская пучина , другого спас, перехватив, проявив свою титаническую силу, сам Йорг.
– Боритесь с ней! Боритесь!!! – грохотал, вступая в борьбу с воем урагана, его голос.
А в это самое время, Оля склонилась над недвижимым, бледным Алёшей и, держа его за руку, звала:
– Алёшенька, что же ты не слышишь меня?.. Ведь я зову тебя… Алёшенька, миленький, вернись!..
В очередной раз «Чёрный ястреб» передёрнулся, понесся вверх, затем всё накренилось – началось падение в пропасть. Где–то опрокинулось нечто массивное, и среди этого грохота Жар, который итак всё это время стоял напряжённым, зарычал, огненная его шерсть встала дыбом – страшное то было рычание – так рычал он только в мгновенья величайшей опасности…
– Что ты, Жар? – прошептала Оля, обернулась, и… обмерла.
За иллюминатом клубился ледяной, жуткий лик – то была Снежная Колдунья, и вырывались из её чёрной пасти плотные клубы снежинок. По стеклу расползалась паутина трещин, оно трещало, в любое мгновенье готово было лопнуть.
Тут Алёша пошевелился – тело его медленно поднялось, и вот он уже стоит посреди каюты – глаза его были прикрыты, и поражал их необычайно мутный, безжизненный оттенок. Вообще весь он, осунувшийся с желтоватым оттенком кожи, с синими тенями напоминал только мертвеца, но уж никак не живого человека. От него по прежнему веяло невыносимым, сильнейшим холодом; и постепенно от каменистого, чёрного вздутия на груди, расползалась тёмно–синяя, почти чёрная краска по его шеи, завладевала лицом.
Оля шагнула к нему, взяла было за руки, шепнула волнующим голосом нежные слова, но его руки были подобны промёрзшему граниту, вот резко дёрнулись, оттолкнули Олю… Как раз в это мгновенье дверь распахнулась, и на пороге предстал Дубрав – он уже боролся со Снежной колдуньей, своими заклятьями пытался отогнать от «Чёрного ястреба», и выглядел Дубрав усталым…
– Ну, как ты, Оля… – начал было он, но тут увидел делающего какие–то жуткие, кажущиеся совершенно бессмысленные движения Алёшу, шагнул к нему, положил ему руки на плечи, повелел. – Очнись, очнись же Алёша!..
Тут Алёша, а точнее – и не Алёша, а лишь ледяная статуя, весьма отдалённо напоминающая юношу, которого звали Алёшей, сделала резкое движенье, оттолкнула Дубрава. Толчок этот был настолько силён, что старец, вместе с перекосившимся полом, отлетел к дальней стене. «Алёша» же этот быстро направился к двери. Причём движения его были настолько неестественны, резки, что, казалось – сейчас он разломается – и впрямь, из всех его суставов раздавался треск. Вот он распахнул дверь, вышел в коридор. Дубрав кое–как, с Олиной помощью поднялся на ноги
– Скорее… скорее – шептала Оля, и, поддерживая ещё не совсем пришедшего в себе Дубрава, вышла вместе с ним в коридор.
Но первым вылетел Жар. Он нагнал своего хозяина, когда тот уже взбирался по лестнице, ведущей на палубы; от неистовых ветровых ударов распахнулся люк, и сверху срывались тёмные водные каскады, растекались по коридору, и таким от них холодом веяло, что страшно было даже представить, тот ледяной ад, который бушевал за бортами. Пёс метнулся Алёше под ноги, но тут вдруг резко подпрыгнул, и оказался уже на верхних ступенях.
Дубрав, силясь идти как можно быстрее, в величайшей тревоге приговаривал:
– Ведь это она, окаянная, так им вертит. Оля, скорее – догони его… И я сейчас подоспею…
Оля чайкой легкокрылою, стремительную бросилась за Алёшей, но нагнала его уже на палубе – а по палубе неслись, клокоча ледяные, водоворотами закручивающиеся водные потоки; в стремительно мечущихся водных и туманных стягах виделись людские фигурки, но все они представлялись настолько незначительными против бури, что казались лишь составляющими её могучей воли. На корабль нёсся, всё больше нависая над ним, очередной вал – многометровая волна, закручивалась над головами, вот–вот должна была рухнуть всей исполинской своей, раздробляющей массой. И как раз в эти мгновенья Оля догнала Алёшу, обняла, зашептала:
– Ведь ты, истинный ты, Алёша – не можешь подчиняться этой воли. Ведь в твоей глубине всё равно свет. А раз любишь – вернись. Вернись, Алёшенька…
Палуба погрузилась во мрак, и если что и двигалось на ней, кроме тёмных вод, то это были лишь безликие, потерявшие от отчаянья разум призраки.
– Алёшенька, ты вспомни – озеро наше, бёрёзки вокруг него. Вспомни, как тепло, да спокойно всё вокруг. Вспомни, какая благодать солнечная, и облачка, такие согретые, такие добрые, плывут на нас смотрят, а ветерок то шепчет – помнишь, помнишь, Алёшенька?..
Алёшины руки впились ей в плечи, вот оттолкнули, но в тоже мгновенье ещё крепче сжались; Алёша притянул Олю к себе, хотел обнять, и действительно – руки его вновь стали мягкими, человеческими, но тут же вновь в гранит обледенелый обратились, рот его необычайно широко раскрылся – там клокотала тьма, и вот рванули оттуда беспрерывные, плотные снежные полки.
