— И нечего смотреть, — выпалил Амарель, покраснев не меньше, чем при том давнем разговоре с учителем. Мэриэн пожала плечами.
— А чего отворачиваться? Ты же по пояс в воде…
— Я сейчас вылезу! — угрожающе перебил Амарель, глядя прямо в смеющиеся серо-зелёные глаза. Мэриэн отвернулась, с напускным смирением отвечая:
— Ну ладно, ладно… Но я бы ещё поглядела!
— А может, мы тоже выкупаемся? — загорелась Эсфи. — Там же не очень холодно?
Пока она спорила с Мэриэн, Амарель выбрался на берег и торопливо оделся, а затем причесал пятернёй волосы. Когда Мэриэн снова повернулась к нему, он почти обрёл свой обычный цвет лица. И даже решился пошутить:
— А я буду смотреть, если ты в воду полезешь!
— Правда? — Мэриэн спокойно принялась раздеваться. Амарель опешил и молча наблюдал, как Мэриэн скинула безрукавку и безо всякого стыда спустила рубаху с плеч. Только тут он опомнился и, подхватив свою дубину, чуть ли не бегом устремился прочь.
— Ты куда? — хохоча, крикнула Мэриэн ему вслед, но Амарель не оглядывался. Он спрятался за раскидистым деревом и только тогда вздохнул с облегчением.
Грех его всё-таки был велик. Перед рассветом ему привиделась вовсе не Кальфандра.
— Лабиринт Ужаса… полон тьмы и ядовитых змей, — по памяти стал читать Амарель. Он прислонился к толстому стволу и закрыл глаза, издалека слыша звонкий голос Эсфи — а вот ответов Мэриэн не различал.
— Укус такой змеи — как укус тысячи земных змей, и мучаешься от него тысячу дней и ночей. А как пройдёт… тебя, грешник, ждут новые муки, — старый детский страх так явно ожил в памяти Амареля, что краски солнечного дня потускнели, а лес показался зловещим.
— В Лабиринте Ужаса есть крючья, которые вопьются в твоё тело, и один из них дойдёт до сердца! Чем больше греха, тем больнее станет терзать его, — Амарель невольно приложил руку к груди. Сердце билось учащённо.
— И будет это длиться тысячу дней и ночей. А как закончится — быть новой пытке! — Голос Амареля усилился, но тут же упал до шёпота — ещё не хватало, чтобы Мэриэн его услышала и пришла сюда!
— Ты будешь гореть в пламени, грешник, и жечь оно будет стократ больнее, чем земной огонь, — для Амареля эта пытка стала бы хуже всего. — И звать на помощь Несравненную бесполезно, грешник! Она не спасёт тебя, не спасёт… а знаешь, почему? Ты уже покинул её в земной жизни… и она покинет тебя там!
Амарель больше не мог говорить. Он сел на землю и бессмысленно выдернул пару травинок, вспомнив, как недавно это делала Эсфи, говоря про искалеченного ребёнка. Если Кальфандра посылает волшебный дар… как она могла допустить, чтобы из-за этого творились такие дела?! А если богиня гневается на афирцев за культ Четырёх Богов… почему она посылает их детям волшебство?
Пожалуй, Амарель не хотел об этом думать. Как и о наказании, что может ожидать его в ином мире — несмотря на усердие, молитвы и страх перед Несравненной. Если бы рядом был Фаресар, он всё объяснил бы… но Амарель уже смирился с тем, что учителя больше нет.
А значит, придётся справляться самому.
— Ты чего не ешь? — Мэриэн подула на горячий гриб, покатала его в ладонях и протянула Амарелю. — Молитву читаешь так долго?
Амарель молча взял у неё гриб — от жара его шляпка стала коричневой. Разломал на несколько частей, положил кусок в рот и принялся жевать, не ощущая вкуса.
Да, учителя рядом не было, но что бы он сказал?
«Женщины коварны, Рэль. Они могут обмануть и предать».
Мэриэн была открытой и искренней, и если кто-то из них двоих оказался обманщиком, так это он, Амарель.
«Женщины слабы. Они не поддержат тебя, как это сделает наша святая вера».
Амарелю вспомнилось, как вчера его тошнило в кустах, когда он убил проклятого эмегена. И Амареля злила собственная слабость, ведь когда-нибудь в руке его окажется жертвенный нож, и на Поля Мёртвых придётся отправить не чудовище, а человека. Пусть и по его доброй воле.
Амарель ожидал услышать от Мэриэн насмешки, но она не вымолвила ни слова. И в глазах её было понимание.
«…Изнеженные создания, которым не место рядом со служителем Кальфандры, строгим к себе и к желаниям своим…»
Мэриэн стояла насмерть за свою принцессу. Сражалась. Переносила любые неприятности. В ней не было томного изящества, загадки, ничего такого, что считалось присущим женщине. Но Амарелю прямота и решительность Мэриэн казались гораздо привлекательнее. Кажется, он впервые пленился, когда услышал твёрдое: «Убью». А может, потом…
— Хватит витать в облаках, ешь, — Мэриэн пихнула его в бок, и Амарель чуть было не подавился. Проглотил то, что было у него во рту, и с удивлением отметил:
— Вкусно получилось!
— Вот мы с тобой и грибы жарить научились, — усмехнулась Мэриэн.
— Если умрём от них, так хоть сытыми и довольными, — попытался пошутить Амарель.
— У жрецов Кальфандры любимые шутки — про смерть? — Мэриэн хмыкнула.
«Женщины любят храбрецов, Рэль. Именно потому, что сами ни на что не годны».
Амарель помнил, как лезвие меча касалось его шеи, как Мэриэн смотрела ему в глаза и чувствовала его страх — но в её лице не было презрения. Как если бы страх виделся Мэриэн чем-то естественным.
— А ты не боишься смерти? — вдруг спросил Амарель, откладывая недоеденный гриб. Мэриэн приподняла брови, словно услышав какую-то нелепицу.
— Нет.
— И богов не боишься? — настаивал Амарель.
Мэриэн помотала головой.
— А чего же ты боишься?
Ответом было молчание.
— Пойду к ручейку, воды выпью, — Эсфи поднялась на ноги, и Мэриэн тут же вскочила следом — не могла же она отпустить Эсфи одну.
Потом, когда они укладывались спать, Мэриэн повернулась к Амарелю, у которого сна не было ни в одном глазу, и вполголоса проговорила:
— Раз так хочешь, я скажу тебе, чего боюсь.
Амарель приподнялся на локте и выжидающе посмотрел на неё. Где-то ухала сова, издалека доносился волчий вой, и Амарель приготовился к торжественному признанию Мэриэн.
— Так вот, — начала она и остановилась.
— Что? — Амарель придвинулся чуть ближе.
— Я боюсь… щекотки, — выдала Мэриэн и несколько мгновений смотрела на него при ясном лунном свете. Наверное, растерянность Амареля была хорошо видна, потому что Мэриэн отвернулась, зажимая ладонью рот, но смех всё равно рвался наружу.
— Спать не даёте, — обиженно буркнула Эсфи, ворочаясь на постели из охапки травы. Трава была мягкая, а сама Мэриэн могла спать прямо на земле и не жаловаться.
— Спи, Избранная, — ответил Амарель. — И пусть тебе приснится…
Он хотел сказать «Несравненная», но вместо этого просто закончил:
— …всё, что ты захочешь.
Мэриэн перестала смеяться и делала вид, что тоже спит, но Амарель знал, что большую часть ночи она будет бодрствовать.
— Спи, — шепнул он. — Я посторожу.
Могла ли она довериться ему снова? После того, как он единожды обманул? Фаресар уверял, что земные женщины не умеют прощать, забывать, давать возможность исправиться. В то время как богиня — милосердна.
— Ладно, — Мэриэн повернулась на другой бок. Амарель лежал без сна, слушая, как её дыхание становилось ровным и глубоким. Она спала. Она наконец-то поверила ему.
Амарель вдруг хмыкнул и сел, вслушиваясь в звуки ночного леса и подтягивая к себе дубину. Ещё бы Мэриэн не довериться — они же теперь связаны пролитой эмегенской кровью.
— А учитель всё равно был неправ, — Амарель не заметил, как сказал это вслух, но какая разница — никто не проснулся. Он был наедине со своими кощунственными мыслями, ведь вслед за первой пришла вторая: если покойный Фаресар ошибся в этом, то, может быть, ошибся и в чём-то другом?
X
Когда Эсфи была совсем маленькой, она любила играть в одну забавную игру. Забиралась с ногами на кровать, подтыкала одеяло с двух сторон и воображала, что она — зайчонок, который спрятался от волков.
