Жрец — верховный жрец храма, как решила про себя Харита, — подошел к алтарю, взял медный кувшин и приблизился к царю, занявшему место рядом. Сперва он полил водой протянутые руки Аваллаха, затем — руки семерых жрецов. Когда ритуальное омовение закончилось, верховный жрец поставил кувшин на место и, взяв сверкающую медную чашу, вручил ее царю.
— Отец такой красивый, — прошептала Харита.
— Да, — согласилась Брисеида и добавила: — Ш-ш-ш.
Верховный жрец встал рядом с курящимся котлом и простер над ним руки. Держа ладони в струях дыма, он произнес короткое заклинание, затем повернулся к другому жрецу, и тот подал ему трубу. Она имела форму изогнутого слонового бивня и была украшена изображением обвившей ее змеи. Верховный жрец поднял трубу к губам и, поочередно поворачиваясь к каждой стороне света, выдул по длинной, низкой, протяжной ноте.
Когда последний звук растаял в воздухе, три жреца поднялись на возвышение. Один вел на золоченой веревке огромного вола, двое других шагали по бокам от животного. Вол был белый, как снег на вершине горы Атлант, его рога и копыта сверкали позолотой, украшенный белой кисточкой хвост безвольно свисал.
Вола вывели на середину возвышения и привязали золоченой веревкой к кольцу на камне. Верховный жрец взял с алтаря нож — изогнутое медное лезвие на длинной рукоятке, украшенное солярными знаками. Подняв нож к закатному солнцу, он трижды произнес молитву и затем еще трижды, обратившись к бледной встающей луне.
Когда молитва была закончена, жрецы, приведшие вола, легонько коснулись его передних ног, и животное послушно преклонило колени; золоченую веревку протащили в кольцо и туго натянули. Жрецы возле котла затянули свой речитатив, верховный жрец занес нож над головой вола.
Харита отвернулась и закрыла глаза. Затаив дыхание, она ждала, когда раздастся предсмертный крик. Однако шли минуты, а все по-прежнему было тихо. Она открыла один глаз. На дальнем конце площадки возникло какое-то движение и гул. Что там такое?
Толпа расступилась, и Харита увидела, что кто-то приближается — темный, волосатый, прихрамывающий, как раненый медведь, — и задохнулась от изумления, потому что узнала его.
Этот был тот самый человек в звериных шкурах, с черной всклокоченной бородой и свалявшимися волосами, с непокрытой головой шагавший под солнцем, в руке его был необычный посох с желтым камнем в навершии, глаза горели животным безумием. Человек, которого она видела в Лиа Фаиле.
Сейчас он был здесь, и его появление мешало обряду. Верховный жрец сделал движение, словно желая его остановить. Незнакомец тряхнул посохом — и жрец остановился. Прочие жрецы застыли, как в столбняке.
Незнакомец подошел и встал посреди возвышения, поднял и с грохотом опустил посох. Потом он сурово оглядел стоящих вокруг и заговорил.
— Тром я был. — Голос срывался, как будто его обладатель давно отвык говорить. — Тром я есть и пребуду. — Он поднял посох. — Князья Атлантиды, внемлите мне!
Люди начали переглядываться, повторяя имя: «Тром! Тром пришел!».
«Кто этот Тром? — гадала Харита. — Кто он и зачем явился сюда?».
Незнакомец поднял обтянутый кожей посох. В закатном свете желтый камень блеснул зловещим огнем.
— Слушай меня, о Атлантида! Я — труба глаголющая, я — восковая табличка, я — язык божества! Слушайте…
Голос осекся, наступила тревожная тишина. Народ ошалело таращился, на всех лицах застыло изумление.
— Вы… вы все! — Он обвел собравшихся диким взглядом, — вы видели знамения небесные, вы слышали звуки в голосе ветра, ощущали, как трепещет земля, вы обращались к соседу и спрашивали, как это понять… — Хрипящий голос снова осекся.
Подняв руку, Тром описал в воздухе круг и оперся на посох, словно собирался поведать тайну.
— Земля движется, дети праха. Небеса колеблются, и звезды сбиваются с пути. Воды… ах, воды алчут пищи. Океан голоден, дети мои, он ворочается на своем ложе, не находя покоя, он корчится. Червь пожирает его чрево, и он кричит. Слышите? — Он сдавил посох, как будто хотел задушить змею, и замотал косматой головой из стороны в сторону. — Слышишь, Атлантида?
Невольные слушатели оторопело смотрели на Трома. Голос его вздымался и падал, и Харита ощутила головокружение, как будто земля под ногами утратила свою прочность. Она нащупала пальцами мрамор и крепко вцепилась в колонну.
— Тром я есть и пребуду… Слушай, о Атлантида, глас твоего сына, трубы глаголющей. Свет Бела умирает на западе… — Он воздел посох к ало-золотому закату, — и мы умираем с ним, дети. Мы умираем. Вы, князья… — Он указал на Аваллаха с Белином, — приготовьте ваши дома. Приготовьте ваши гробницы!
Аваллах с перекошенным лицом шагнул к безумцу, но Тром обернулся к нему, высоко воздел посох и грянул им о возвышение. Грохот раскатился подобно грому. Король застыл.
— Слушайте! — шипел Тром. Вновь его руки описали большой круг. — Язык бога глаголет: семь лет вы будете брести слепо, семь лет будете тягаться в суетных устремлениях, семь лет будет ваша кровь орошать древнюю землю, семь лет будете тщетно сеять и жать, дети праха, семь лет будет ветер гулять по вашим пустым дворцам.
Внемлите мне, о цари! Я, Тром, видел лицо грядущего. Я, Тром, свидетель событий, о которых я говорю. Я, Тром, слышал крики детей… погибших. Все погибло. Все… погибло.
Огромная всклокоченная голова опустилась, мощные руки повисли. Тром закачался, словно спящий. Пальцы на посохе дрожали. Дрожь перешла в судорогу, сотрясшую все тело. Голова запрокинулась, глаза распахнулись. Он невидящим взором уставился в небо, на лице застыла маска восторга, на губах выступила слюна.
Харита с ужасом видела, как пророк рухнул на землю, закатив глаза, и забился в конвульсиях. Из горла его вырвался невнятный крик, как будто из глотки силой вырывали еще не оформившиеся слова. Зубы обнажились и скрипели. В углах губ выступила кровь.
Тром распрямился — глаза его вылезли из орбит — и с пронзительным воплем обмяк, как неживой, сила покинула его мышцы, он лишился сознания.
Верховный жрец смог наконец двинуться и встревоженно глядел на своих помощников. Аваллах шагнул к простертому телу и смотрел на него, словно не в силах поверить своим глазам.
— Унесите его, — приказал он после долгого молчания.
Несколько жрецов подбежали, схватили бесчувственного пророка и грубо поволокли прочь.
— Народ мой, — произнес Аваллах, обращаясь к изумленным зрителям, — не позволяйте бессвязным словам безумца омрачить наше священное торжество. Мы собрались, чтобы обновить узы верности между царем и его страной. — Он поднял одну руку к садящемуся солнцу, другую — к встающей луне. — Бел начинает странствие через подземный мир, прекрасная Кибела восходит на свой трон. Так… так всегда было и всегда будет. Давайте же исполним древний и чтимый обряд.
Он вернулся на свое место во главе зрителей. Верховный жрец схватил нож и, подойдя к волу, положил руку ему на шею. Одним молниеносным движением нож описал дугу и впился в мясо. Винно-красная кровь оросила белоснежный бок; бессмысленное животное даже не моргнуло.
Один из жрецов подставил кратер под алую струю, с которой, бурля, уходила воловья жизнь. Вскоре голова животного повисла, вол осел на камень и в следующий миг повалился на бок. Три жреца, сняв одеяния, бросились на тушу с ножами и топорами. Верховный жрец поднял кратер с кровью и пошел к царю, державшему в руках чашу.
Верховный жрец наполнил чашу, водрузил кратер с остатками крови на алтарь и вернулся к царю.
— Кто ты? — спросил он.
— Я страна, — был ответ.
— Откуда идет твоя жизнь? — спросил верховный жрец.
— От народа.
— Перед Белом Всевидящим и Кибелой Всезнающей обнови свою жизнь, — приказал жрец. — Пей.
Царь поднес к губам сверкающую медную чашу и выпил еще теплую кровь. Три жреца, разделав тушу, начали горой складывать куски на алтарь. Печень отложили в отдельный сосуд для гадания по внутренностям. Воловью голову водрузили на гору, рога ее торчали в стороны, огромные безжизненные глаза таращились в небо.
