по комнатам.
Они успели пересечь всего несколько покоев, когда шуршание шелковой занавески вынудило их замереть. Конан обернулся… У занавешенного алькова стоял человек. И пристально разглядывал их с Наталой.
Внешне он был ровно такой же, как и встреченные прежде. Рослый, хорошо сложенный, в пуpпурной одежде, перехваченной поясом с самоцветами. Взгляд янтарных глаз не выражал ни удивления, ни враждебности. Человек смотрел сонно и мечтательно, словно любитель лотоса. Он так и не вытащил короткого меча, висевшего на ремне. А когда он заговорил — причем на каком-то неведомом языке, — его голос показался Конану далеким, рассеянным и бесплотным.
Конан наудачу ответил ему на стигийском, и человек его понял.
— Кто ты?
— Я Конан из Киммерии, — ответил варвар. — Это вот Натала, она бритунийка. А что это за город?
Человек ответил не сразу. Его отрешенный взгляд остановился на Натале, и, растягивая слова, он произнес:
— О венец моих странных и прекрасных видений, золотовласая дева, ответь мне, из какой волшебной страны снов ты явилась? Быть может, ты из далекой Андарры, или из Тотры, или из опоясанного звездами Каса?
Увы, красноречие незнакомца пропало впустую.
— Это еще что за чушь собачья? — раздраженно проворчал киммериец.
Однако на него больше не обращали внимания.
— Мне снились и более роскошные красавицы, — пробормотал человек. — Я видел гибких женщин с волосами непрогляднее ночи, с темными глазами, хранившими бездонную тайну… Но твоя кожа бела, точно молоко, твои глаза яснее рассвета, ты дышишь свежестью и изяществом, манящим, как сладостный мед… Возляг же со мной на ложе, о милая дева из сна!
И, шагнув навстречу, он по-хозяйски потянулся к Натале. Конан отшвырнул его руку с такой силой, что у других от подобного шлепка, бывало, кости ломались. Мужчина отшатнулся, хватаясь за онемевшее плечо, янтарные глаза затуманились.
— Что это? — пробормотал он. — Никак призраки взбунтовались?.. Повелеваю тебе, варвар, — изыди! Пропади! Сгинь! Рассейся!..
— Я не сгинy и не рассеюсь! — нагрубил обозленный киммериец, поигрывая обнаженным мечом. — Так-то вы тут, значит, встречаете чужеземных гостей?
У желтокожего понемногу пропадало с лица сонное выражение, сменяясь глубоким недоумением.
— Тог!.. — вырвалось у него. — Так ты настоящий? Откуда ты? Кто ты? И что ты делаешь здесь, в Ксутале?..
— Мы пришли из пустыни, — хмуро ответил Конан. — Мы пришли в город на закате, умирая от голода. Нашли стол с угощением… Сразу говорю: денег, чтобы за это заплатить, у меня нет. В нашем краю голодных принято кормить даром, но вы, цивилизованные люди, за все требуете платы звонкой монетой. Подозреваю, что и здесь порядки такие же. Мы, в общем-то, ничего не украли и как раз собирались уйти. Видит Кром, мне тут не понравилось! Здесь мертвецы вскакивают и куда-то бегут, а тени пожирают спящих людей.
Последнее замечание заставило человека вздрогнуть, желтую кожу словно подернуло пеплом.
— Как, как ты сказал? Тени? Пожирают людей?..
— Ну, — ответил Конан с проснувшейся осторожностью, — я вообще-то не знаю… Какая-то тень мелькнула, и человек пропал, осталась только капелька крови…
— Так ты видел? Ты видел? — Теперь мужчина дрожал как лист, его голос сорвался на визг.
— Я видел, как человек спал на ложе, а потом его поглотила тень, — сказал Конан.
Эти слова оказали на его собеседника ужасающее воздействие. Мужчина дико закричал и, повернувшись, кинулся из комнаты прочь. В своем слепом бегстве он налетел на дверной косяк, кое-как выправился — и унесся в глубину покоев, по-прежнему крича во все горло. Конан проводил его недоумевающим взглядом, бедная Натала трепетала, держась за его руку. Видеть человека они более не могли, но отдаленные крики были еще слышны, и эхо бродило под сводчатыми потолками. А потом донесся особенно громкий, резко оборвавшийся вопль, и сразу все стихло.
— О Кром!..
Конан вытер со лба пот.
— Они тут все сумасшедшие, — сказал он погодя. — Пойдем-ка наружу, пока еще кого не встретили!
— Нам привиделся кошмар, — всхлипывала Натала. — Мы умерли и были прокляты! Мы погибли в пустыне и низвергнулись в ад! Мы с тобой — духи бесплотные… Ой!
Увесистый подзатыльник прервал череду ее жалоб.
— Дух бесплотный? А шлепнешь — орет, — усмехнулся Конан, хорошо знавший, что шутка, даже такая грубоватая, иной раз помогает привести в чувство зашедшегося от страха. — Да живые мы, живые! Правда, если решим остановиться в этой поганой дыре, все может очень даже измениться… Кром! Это еще что?
Они успели миновать всего одну комнату, когда снова пришлось остановиться. К ним явно приближался кто-то — или что-то. Они стояли лицом к двери, откуда доносились шаги, и ждали, когда же кончится неизвестность. Ноздри Конана раздувались, глаза нехорошо сузились… И вот наконец под аркой обрисовалась человеческая фигура. Да такая, что Конан вполголоса выругался, а Натала открыла от изумления рот.
Перед ними, непонимающе смотря, стояла женщина. Рослая, гибкая, божественно сложенная — и облаченная всего-то в узенький поясок, искрившийся самоцветами. Глянцевый водопад черных как ночь волос оттенял теплую белизну кожи. Темные глаза в пушистых ресницах глядели чувственно и глубоко. У Конана дух захватило от такой красоты, да и у Наталы округлились глаза. Подобных женщин киммериец совершенно точно ни разу прежде не встречал. Черты ее лица походили на стигийские, но у стигиек, виденных им до этого дня, была темная кожа, а у этой тело светилось, как алебастр.
Когда же она заговорила, то голос оказался богатым и музыкальным, а язык — все-таки стигийским.
— Кто ты? — обратилась она к киммерийцу. — Что ты делаешь в Ксутале? И кто эта девушка?..
— Сама-то кто такая? — хмуро поинтересовался Конан.
Одни и те же вопросы порядком поднадоели ему.
— Я Талис, стигийка, — ответила она. — А ты, верно, рассудка лишился, что надумал явиться сюда?
— Начинaю приходить к этой мысли, — проворчал Конан. — Видит Кром, если я еще разумен, мне здесь точно нечего делать, тут у вас одни чокнутые живут! Мы к ним выползаем из пустыни, можно сказать, на карачках, еле живые от жажды и голода, а нас встречает мертвец, который тут же ни за что ни про что пытается пырнуть меня в спину! Потом заходим во дворец, набитый роскошью под самый купол, а внутри никого! Стол накрытый стоит, а едоки все попрятались. Только тени какие-то ползают и заглатывают спящих людей… — Конан пристально следил за стигийкой, и от него не укрылась ее внезапная бледность. — Ну?
— Что — ну? — спросила она, овладевая собой.
— Я ждал, что ты тоже дашь деру, сметая занавески и крича во весь голос, — сказал Конан. — Ну, как тот малый, которому я сейчас про тень рассказал.
Она пожала изящными белыми плечиками.
