В такой ситуации действовать допустимо лишь одним способом: опрометью выскочить из камеры и максимально быстро закрыть за собой дверь. Все – никуда сидельцы не денутся. Остается дождаться подмоги, и уж после вразумить их методами физического воздействия. Чтобы неповадно было.
Коротышка решил покарать нас немедленно. Подошел, от души размахнулся своей треххвосткой. Я на месте не валялся – шевеля всеми когтями, подтягивал к себе штырь. К счастью епископ его выронил при падении.
Ладонь достала до ржавого металла. Плеть сейчас пойдет вниз. Серьезная плеть – одного неуверенного удара хватило, чтобы бывалого еретика деморализовать. Так и корчится на полу – больше не пытается атаковать.
Отчаянно замахнувшись, я выпустил штырь, придерживая его за цепь. Тот, по дуге пронесшись над полом, концом достал до голени тюремщика. Весу в железяке немало, скорость тоже хорошая – позабыв про плеть, коротышка с воем присел, обхватив руками поврежденную лапку. Конфидус, перестав корчиться, извернулся, ухватил упавший штырь, ударил коротко, в голову, с противным стуком, скорее даже хрустом. Вой смолк, сменившись булькающими хрипами.
Откинувшись на спину, я замер, бездумно уставившись в потолок. Дышу как загнанная лошадь. Вроде и драки всего ничего было, а как вымотался. Нервы, будь они неладны, да и устал я… очень устал.
– Дан – как вы?
– Я в норме. А вы? Сильно он вас?
– Бок задел, но одежда выручила. Ох и умеет гад бить! Больно до слез, но мясо с костей не снял – ерунда. Вы сможете идти?
– Дайте минутку – дух переведу. Обыщите его пока что. Оружие, деньги, ключи – все, что есть забирайте.
– Ключи?! Да зачем в тюрьме замки – это не ведь не дворец королевский.
Эх Конфидус – да откуда мне знать, что замки на дверях в твоем мире только короли себе могут позволить? Но вслух сказал другое:
– Мало ли… все забирайте.
* * *
Долго прохлаждаться мне не дали. Так и не отдышавшись, поднялся, почуяв запах на удивление едкого дыма. Источник его обнаружился мгновенно: факел, оброненный тюремщиком. Солома на полу была свалявшейся, мокрой и очень грязной, но потихоньку начала заниматься.
Подняв факел, я не стал тратить время на ликвидацию потенциального очага возгорания. Да и не хотелось подобным заниматься босыми ногами – они и без того у меня пострадавшие. Ничего – эта сырятина не разгорится.
– Конфидус – вы там долго еще?
Епископ, вместо того, чтобы осматривать одежду тюремщика на предмет карманов с богатым содержимым, сокрушенно произнес:
– Я ему, кажется, голову проломил. Вроде бил не сильно, а… Как же так получилось… Ему помочь надо – может и выживет.
– Да пусть хоть трижды окочурится – уходить нам надо. Вы забыли? Нет у нас времени на благие дела. Да и вон он: в себя приходит – таращится. Все равно мозгов нет – трещина на макушке такому не навредит. Я уже почти не верю, что вы когда-то лихими наемниками командовали – ведете себя так, будто кроме кадила в руках ничего не держали, и ничего кроме алтаря в жизни не видели. Уходим.
Епископ, не обращая внимания на критику, подхватил хрипящего тюремщика за руки, выволок в коридор, пристроил у стеночки.
– Вот… пусть хотя бы здесь полежит, а не в соломе загаженной.
Спорно – солома, хоть и загажена, но помягче каменного пола. Но спорить некогда, да и неинтересно.
Кинулись вправо по коридору – где-то там, неподалеку, располагается выход на улицу. По обе стороны мелькали деревянные решетки других камер. Все пустые, лишь в одной у стены похрапывало несколько мужчин. Как ни примитивна местная пенецитарная система, но заключенных по сто штук в одну консервную банку не набивают – места хватает.
Или не сезон еще?
А вот и дверь. Массивная, небрежно сбитая, с окованным железом засовом. С немалым усилием отодвигаю его в сторону, тяну створку на себя, затем толкаю. Бесполезно.
– Конфидус – она снаружи заперта!
Епископ, не доверяя, дернул, навалился, лишь после этого согласился:
– Похоже вы правы.
В дверь заколотили чем-то увесистым, с улицы приглушенно донеслось:
– Чего шумите? И что за дым из караульной тянется? А?
Замерев, мы переглянулись; епископ, вернув засов на место, прошипел:
– Караульный еще и на улице есть! Вот ведь проклятье!
Да уж – попали. Тюрьмы, это специфические заведения – лишних выходов в большой мир там не любят. В идеале имеется лишь одна дверь. Если так, то совсем плохо – прорываться через нее будет непросто. Караульный сейчас насторожен, и, наверняка, вооружен не только плетью. Пара доходяг, один из которых закован по рукам, а второй по ногам, вряд ли справятся с таким противником.
Думай, Дан – думай! Итак: вдвоем у нас шансов мало, но если… Что там тюремщики меж собой обсуждали? Кто там в камерах у нас сидит?
В дверь опять заколотили, караульный заорал во все горло:
– Открывайте, или выломаем! Да что там у вас?!
– Он еще и не один, – выдохнул епископ.
– Конфидус – за мной! У меня хорошая идея есть!
Не тратя время на объяснения, неловко ковыляя, потащился назад. Смог бы бежать, бежал, но попробуйте побегать на таких болезненных деревяшках. Эх ноги мои ноги – вам отдых нужен… знаю. Ну потерпите немного – обязательно отдохнете… чуть позже.
В коридоре шумела разноголосица – народ, почуяв дым и суматоху, пробудился. Доковыляв до первой обитаемой камеры, обратился к облепившим решетку мужикам:
– За что сидите?
– Недоимщики, – коротко и малопонятно пояснил плюгавенький бородач типично крестьянской наружности. – А что это тут такое делается?!
Не удосужившись ответить, поднял засов:
– Все – вы свободны. К двери идите.
Дальше коридор заволокло дымом всерьез – сырая солома все же не погасла. Не иначе как от испражнений многих поколений зеков пропиталась селитрой. Чихая, переступил через слабо шевелящегося тюремщика – никак не уймется, гад. Из тьмы очередной камеры ко мне рванулась грязная тощая рука с когтеподобными ногтями. Испуганно отскочив, садистки стукнул по ней факелом, но даже боль от ожога не подействовала – лапа упрямо продолжала тянуться в направлении моей шеи. Меж деревянных прутьев серела перекошенная харя с выпученными безумными глазами.
– Не надо его выпускать! Это бесноватый! – выкрикнул Конфидус.
– У меня и в мыслях не было!… Ну и морда у него…
– Дан – что вы задумали? Недоимщики драться не станут – не тот народ, да и вины за ними великой нет.
– Потом объясню… все потом.
Очередная обитаемая камера. К решетке жмется целая орава – не меньше десятка сидельцев. Лица у них… Морды у них… В моем мире на портретах "Их разыскивает милиция" физиономии были в семнадцать раз добропорядочнее.
