было очень странным и по иным причинам [11].
Я расположился перед зеркалами, обнажил шпагу, отсалютовал сам себе и примерно полчаса тренировал различные приемы. Закончив, я отсалютовал парню в зеркале, потому что получилось у него очень даже прилично, а потом вернулся обратно, проверить, а вдруг кто — то уже доставил еды. После еды я собирался поспать. Очень — очень собирался, да.
* * *
«Четырнадцатый император — лиорн, Валенда Второй, является одной из самых ярких фигур за все время от Прорыва до Междуцарствия. Однако важно уяснить, что противоречия относительно его характера существовали не только у историков как таковых, но также и внутри его же Дома. Официальные летописцы Дома Лиорна сошлись в яростной схватке, споря о том, являются ли слова «тиран» и «деспот» — ибо нельзя встретить ни одной статьи о Валенде, где не было бы этих слов, — в достаточной мере точными, поскольку этот вопрос идеально подмечает различные интерпретации чести внутри Дома: то есть использование обычного перевода старинной поговорки лиорнов «честь сердца, честь ока».
Она сама по себе заслуживает краткого обсуждения. На древнем наречии лиорнов высказывание звучит как «китавех, хиджасик». Перевод «китавех» как «честь сердца» достаточно точен, то есть здесь речь о целостности, о выполнении обещанного, о принятии ответственности, и то, что тут можно охарактеризовать одним словом, любой дзурлорд или драконлорд примет как «честь». С «хиджасик», однако, все сложнее. Его часто упрощают, особенно те, кто не принадлежит к Дому Лиорна, мол, это «важно выглядеть действующим по чести». На самом деле все куда сложнее. Здесь речь в первую очередь о сохранении чести Дома, чтобы у врага не было оснований подвергать ее критике; во — вторых, о необходимости избегать действий способом, который может показаться бесчестным; и в-третьих, о сохранении традиций Дома в частности, а также всех традиций и обычаев как таковых, которые считаются достойными сохранения; и в-четвертых, что самое сложное, не позволять себе ввязываться в действия, которые заставят других лишиться «китавех». А еще где — то в недрах «хиджасик» кроется требование сохранять достоинство как при победах, так и при поражениях.
Читатель, несомненно, способен представить себе немало случаев, когда разные эти концепции могут столкнуться друг с другом, и именно такое вот столкновение имело место внутри и вокруг персоны его величества во время Четырнадцатого правления Лиорна.
Валенда пытался жить согласно этому кредо, однако испытывал противодействия, числа которых невозможно назвать даже приблизительно, а не понимая их, мы не сможем понять и событий, которые привели к кровавому штурму Западного предела.
Здесь я, должна добавить, не пытаюсь оценить справедливость его действий, скорее — просто объяснить их. Персональную его ответственность, если таковая вообще имела место быть, каждому читателю предлагается определить самостоятельно; и обеспечение необходимой для этого информации и составляет остальную часть данной работы.
Таким образом, чтобы продолжить изложение, мы можем сказать, что правление Валенды было рутинным и незаметным вплоть до конфликта между Энивской и Чернокаменным, а также всех вопросов, сопутствующих таковому и проистекающих из него…»
* * *
Удача была со мной; корзинка с моим именем стояла на полу рядом с пожилым креотой, который впервые впускал меня сюда, а звали его, как я уже выяснил, Тряпочник. Или, быть может, это не имя, а титул из загадочных давних секретов театральной истории.
Поскольку ему пришлось какое — то время сидеть и нюхать эти ароматы, я поделился с ним толикой креветок, прожаренных до хруста в масле с лимоном.
Особо мы с Тряпочником не говорили, но почти уверен, он решил, что как для выходца с Востока я вполне неплох, и ко мне можно относиться почти по — человечески.
А креветок в корзинке было немало, потому что Крейгар при всех своих недостатках хороший челочек, и они еще не совсем остыли. Так что Лойош,
Ротса и я почувствовали себя гораздо лучше.
После еды я немного почитал, а потом Крейгар связался со мной с информацией насчет Крестина и Искреца. Ничего особо интересного; просто пара жадных джарегов, которые хотят, чтобы монеты крутились, ну и, может быть, слегка расширить границы своих территорий. Мы также оказались правы насчет Искреца, у него в прошлом имелись аферы со страховкой от пожара.
Еще говорили, что время от времени он делает «работу». Насчет Крестина такого подтверждения Крейгар не получил, но безопаснее предполагать, что и на его не так легко надавить. На сей раз мы общались осторожно, чтобы не проговориться ни о чем, что открыло бы, где я нахожусь, потому как кто — то мог подслушивать благодаря сотворенному одним идиотом.
Когда глаза мои слишком устали, чтобы читать — что случилось скоро, — я вернулся обратно в театральную зону. На сцене как раз был некий условный драконлорд, который пел о том, как он мучается от похмелья (когда у меня похмелье, петь — это последнее, чего мне хочтеся), и тут мне сообщили, что прибыл некто в цветах джарегов и хочет меня видеть.
«Так, — сказал я Лойошу, — началось.»
Всегда интересно столкнуться с джарегом, которого ранее не встречал, особенно если желаешь чего — то от него добиться. Учитывая всякие разные обстоятельства, у меня самого известность достаточно неплоха, что может сработать как в мою пользу, так и наоборот. Да, конечно, я велел Женьке не говорить, кто я, если только его не спросят — но скорее всего они спросили, и конечно же, он ответил. И хотя я был почти уверен, что ни один из них не попробует прикончить меня вот так вот сразу и без причин, с подобными встречами всегда есть опасность начать что — то такое, что заканчивается повреждениями в чьей — нибудь одежде и дополнительной работой для бальзамировщиков.
Если бы я мог, я вновь переоделся бы в цвета джарегов для этой встречи, но я, как говорится, путешествовал налегке и пытался привлекать к себе не больше внимания, чем может привлекать выходец с Востока, носящий меч и разгуливающий по свету с джарегами на плечах.
Ладно, если так посмотреть, цвета тут ничего не изменили бы. В любом случае я вышел встретить его в своем кожаном дорожном костюме.
Физиономия у джарега была словно чуть сдвинута