– И ты бросила его, – сказал Гиз.
– Да. Я оставила его в этой жуткой старой избе, куда лишь изредка заходят нищие бродяги. Я пришла домой и легла спать. И все никак не могла заснуть. Все думала, что будет, если он очнется утром и опять приползет к моему крыльцу. Его могли увидеть соседи, или дети могли с ним встретиться. И тогда я была бы вынуждена снова принять его в нашу семью, и потом всю жизнь слушать его оскорбления, терпеть побои и убирать из-под него грязь… Перед самым рассветом я решилась. Я вернулась в дом бортника. Муж спал на груде старой одежды, а может он был без сознания. И я, стараясь не шуметь, стала вытаскивать все вещи, весь мусор из комнаты и сваливать кучами в узком коридоре, ведущем на улицу. Я надеялась, что мой мучитель – парализованный и ослабевший – не сумеет перебраться через завалы… А потом я сдвинула лавку и обнаружила ход в подполье. Он не был заперт – я легко подняла деревянную крышку, глянула вниз. И вспомнила, как сама много раз падала в такую же вот холодную тьму, как сидела там сутками и слушала звук шагов над головой, ожидая момента, когда мой муж решит, что я наказана в достаточной степени…
– Ты сбросила его вниз, – сказал Гиз. Охотнику незачем было знать все подробности. Он хотел выяснить лишь то, что могло оказаться важным.
Он должен был узнать, кто поднял мертвяка.
– Да, – женщина кивнула. – Я сгребла тряпье, на котором он спал, и потянула к квадратной дыре в полу…
– Это ты вымела комнату? – перебил Гиз.
– Да.
– Зачем?
– Там была кровь. И следы… Я не хотела, чтобы это кто-то увидел. Я ведь знаю, что мои дети часто там играют.
– И потом ты заколотила лаз в подпол?
– Да. Уже был день, когда я это сделала. Муж проснулся от стука; он кричал там, внизу, ругался, угрожал, но его слабый голос звучал жалко… Он не сумел меня запугать…
– А потом ты запретила детям играть в этом доме.
– В очередной раз. И я не уверена, что они меня послушались.
– Ты еще ходила туда?
– Нет. Больше ни разу.
– Даже тогда, когда появился мертвяк?
– Да.
– И даже после того, как узнала в нем своего мужа?
– Говорю же, больше в тот дом я не ходила.
– А о муже… ты часто о нем думала? Вспоминала?..
– Я сразу же постаралась его забыть.
– Может быть, ты видела его во сне?
– Я уже давно не видела нормальных снов.
– Ты не спишь?
– Не могу.
– Ты боишься?
– И боюсь тоже…
Они замолчали ненадолго, перевели дыхание. Гиз наклонился, взял кружку, отхлебнул ледяной воды. Дила смотрела на него.
Вокруг дома, гремя бубенчиками, бродил мертвяк – стонал, хрипел, лепетал что-то. Пробовал на прочность забитые досками окна. Стучал в стены. Рыл землю. Пытался высадить дверь.
– И так каждую ночь? – спросил Гиз.
– Да… Иногда чуть тише, а иногда бушует так, что кажется, будто дом вот-вот развалится.
– Как он выбрался на свободу? Ход в подпол заколочен по-прежнему, я видел.
– Не знаю. Наверное, там есть еще выход. Из подпола прямо на улицу. Видимо, он нашел его и выбрался.
– Уже мертвый.
– У живого не хватило бы сил.
– Наверное, туда он и возвращается каждое утро. Там и надо его искать.
– Я не знаю. Охотник здесь ты.
– А ты – человек, к которому рвется мертвяк. Почему? Ты можешь объяснить?
– Я же все тебе рассказала. Неужели ты не понял?
– И что я должен был понять?
– Но это же ясно! Он хочет мне отомстить…
Гиз посмотрел в глаза Диле, пытаясь понять, насколько искренни ее слова, верит ли она сама в это. Покачал головой:
– Ты ошибаешься. Мертвецы ничего не хотят, и уж тем более они не помышляют о мести. Так что если тебе действительно кто-то хочет отомстить, то искать его надо среди живых.
– Что ты хочешь сказать? – нахмурилась Дила.
– Лишь то, что ты слышала… Мертвяка к твоему дому гонит какая-то внешняя сила… Сила некроманта…
Дила, широко распахнув глаза, долго смотрела в суровое лицо охотника. Потом содрогнулась, опустила голову, спросила:
– И кто же он?
– Я не знаю, – ответил Гиз. – Некромант и сам может не подозревать о своей способности поднимать мертвых. Но я почти уверен, что сейчас он находится в этом доме.
– И это могу быть я? – чуть слышно шепнула Дила.
– Да, – ответил Гиз.
Женщина покачнулась:
– И что же мне делать?
– Решай сама… Я не знаю, что тебе посоветовать. Мое дело – убивать мертвых…
Они сидели вместе. Соприкасались спинами. Молчали.
Время шло, а они не двигались.
Гиз держал меч на коленях. Дила не выпускала из рук светильник.
Вокруг них, совсем рядом – под окнами дома, за крепкими стенами – бродил их общий враг, обмотанный ремнями и проволокой. Острые зазубренные крючья глубоко вонзились в его тело, но он не ощущал боли.
Им двигало лишь одно чувство – желание попасть домой. Там была еда, а он был голоден. Но не ради еды стремился он в дом.
Просто кто-то очень хотел, чтобы он вернулся.
Мертвяк затих…
Они не сразу заметили это. А когда заметили, то уже не могли сказать, как давно не слышат его шагов и звона бубенчиков. Вытянув шеи, стиснув кулаки, они напряженно вслушиваясь в непривычную тишину. Ждали, что вот-вот мертвяк даст о себе знать…
И вдруг где-то стукнула дверь.
Гиз мгновенно вскочил, перехватил меч. Дила вздрогнула так сильно, что стеклянный колпак светильника съехал набок.
– Слышала? – Охотник повернулся к хозяйке. Она лишь просипела что-то.
– Где это? – Гиз выхватил светильник из ее руки, поднял его повыше.
Дила, округлив полные ужаса глаза, помотала головой, давая понять, что не знает.
– Ты же запирала за мной дверь! Я помню. Есть еще какой-нибудь вход? Со двора! Конечно, есть!
Женщина кивнула.
– Ты забыла его запереть?
– Нет… – Дила обрела голос. – Там тоже все закрыто.
– Тогда где?
– Я не знаю…
За дверью послышались частые шлепки шагов. Они приближались, становились все громче, все звонче.
Гиз занес клинок над головой, уже представляя, куда нанесет первый удар.
Дверь хлопнула, распахнулась. Дернулся огонек светильника. И звенящий детский голос, пронзительный, сильный, неожиданный, едва не сбил охотника с ног:
– Мама! Мама! Симу опять плохо! Нам страшно!
На свет выбежала крохотная растрепанная девчушка в ночной рубашке, волочащейся по полу. Сперва она увидела Гиза, не узнала его, испугалась, остолбенела. Только потом заметила Дилу, бросилась к ней:
– Мама! Сим опять плачет!
Охотник опустил меч, с ужасом представляя, что случилось бы, если б девочка вбежала в горницу молча.
Он разрубил бы ее от левой ключицы до пояса. Рассек бы на неравные половины. В одно мгновение превратил бы живого человека – ребенка! – в два куска мяса и лужу крови…
