Сперва его ослепила бешеная ярость. Затем пришли слова, тихие и ужасные, сковавшие смертельным холодом сердца тех, кто стоял так близко, что мог их услышать. Новые стрелы прорвали черное полотно ночи, вонзились в Плетеного, отсекли ему ухо, унесли жизнь одного из поддерживавших его дикарей. Но он завершил заклинание.
Из темноты, в пятидесяти ярдах, раздались дикие вопли. Они были так ужасны, что на глазах солдат, следовавших за Плетеным, выступили слезы.
Им пришлось перешагивать через судорожно дергающиеся, жалобно стонущие, скрученные страшной силой останки людей, носивших точно такую же форму, как они сами. Через тела своих братьев по оружию, чья смелость оказалась под стать их верности. Кое-кто пожал плечами и отвел глаза. Некоторые проявили милосердие, прекратив мучения несчастных быстрыми ударами копий. Другие, узнав среди павших своих прежних товарищей, поклялись про себя при первом же удобном случае свести с монстром счеты.
Плетеный казался неудержимым, как стихийное бедствие. Он прошел из конца в конец Весла, сея повсюду смерть и разрушение, увлекая за собой последователей. Наконец он подошел к Южным Воротам. Лу со своим напарником давно исчез оттуда. Плетеный поднял руку, произнес тайные слова. Ворота тут же разлетелись на щепки размером с зубочистку. Он прошел сквозь проем и остановился, пристально вглядываясь в темневшую впереди дорогу.
Отсюда, перекрывая друг друга, шло сразу несколько следов. След намеченной жертвы смешивался с другими запахами, не менее знакомыми и мучительно ненавистными.
– Тем лучше, – прошептал Плетеный. – Тем лучше. Разберись в следах и принимайся за дело! – Он втянул воздух носом. – Его след! И этой проклятой Белой Розы. И того, кто встал мне поперек дороги в Опале. И того старого колдуна, давшего нам свободу. – Изуродованные губы на мгновение дрогнули от страха. Да. Даже ему было знакомо чувство страха. – А вот и Ее след!
Жабодав считал, что Она потеряла свое былое могущество. Плетеному тоже хотелось так думать. Вне всякого сомнения, в этом была бы восхитительная, высшая справедливость. Но он не решался поверить окончательно. Пока не удостоверится собственными глазами. Потому что Она была коварным, вероломным существом. Как и все остальные люди.
Кроме того, однажды он уже пытался справиться с Ней и потерпел неудачу, приведшую его к нынешнему положению.
Жабодав, расталкивая солдат, протискивался через проем ворот. С его морды капала кровь. Несколько часов он рыскал по городу, пока не утолил свой древний инстинкт, первобытную кровожадность. Теперь у него появилась четвертая нога, из того же материала, что и тело Плетеного. Подойдя ближе, он тоже уставился на дорогу.
Выдохшиеся лесные воины, повалившись от усталости кто где был, заснули. Плетеный тоже притомился, но нянчиться со своими сторонниками и не собирался.
Приковылявший к нему из последних сил шаман попытался убедить его, что человеческая плоть не в силах больше выдерживать такой темп.
Голова слегка повернулась. Изуродованное лицо скривилось в презрительной гримасе.
– Вперед! Иначе – смерть! – прошептали губы. Плетеный махнул рукой, приказывая своим людям водрузить его на спину бестии. И двинулся прочь, в безумии жажды мщения.
Те, кого мы преследовали, даже не пытались запутать свои следы. По моему разумению, они считали, что для этого нет никаких причин. Так или иначе, но Ворон знал, куда направляется тот, за кем он гнался. Место называлось Хатовар и находилось далеко на юге, на самом краю света.
Этого парня, Костоправа, я знал. Он и его Черный Отряд доставили мне немало хлопот в Курганье, хотя никогда не пытались навредить по-настоящему. Я выбрался оттуда живым. Трудно сказать, как я к ним относился. Крутые ребята. Гоняться за ними мне совсем не хотелось.
Чем дальше мы ехали, тем больше просохший окончательно Ворон становился похож на настоящего Ворона.
Не на того Грая, каким он был, когда мы впервые встретились. А на повидавшего виды головореза, крутого, отчаянного и смертоносного, как чума. Думаю, ему и в голову не приходило напиться с тех пор, как он решил, что у него есть дела поважнее.
Каждое утро, перед тем как тронуться в путь, и каждый вечер, после того как мы разбивали лагерь, мы тренировались в стрельбе. Пока он был еще слаб, мне не удавалось уломать его ни на что другое. Когда же Ворон начал приходить в себя, он быстро дал мне сто очков вперед во всем. Кроме швыряния камней и ходьбы на скорость.
Его бедро все никак не заживало.
Он никогда не останавливался ни на постоялых дворах, ни в деревнях. Думаю, избегал соблазна.
Если кто захочет меня удивить какой-нибудь небылицей, а сам ни разу не видел Башни в Чарах, зря будет стараться. Вряд ли где еще найдется вторая такая громадина. Сто пятьдесят футов в высоту и насквозь черная, как сердце сутенера. Никогда раньше не видал ничего подобного и вряд ли когда увижу.
Мы не стали подходить к ней слишком близко. Ворон сказал, что нет смысла привлекать внимание этих людей. Что верно, то верно. Там находилось сердце Империи, дом Госпожи, где когда-то обитали древние сущности, именуемые Десять Взятых.
Мы отъехали на несколько миль. Мне удалось поспать, пока Ворон шнырял вокруг, пытаясь что-нибудь выяснить. Отдохнуть после многих сотен миль, проведенных в седле, было настоящим счастьем.
Он возник, как призрак, со стороны заката, окрасившего горизонт багровыми огнями ада.
– В Башне их нет, – сказал он, усевшись напротив. – Они останавливались здесь на пару недель, а потом снова двинулись на юг. С ними ушла Она.
Я чуть не взвыл. За годы службы чего только не было, и все же я никогда не распускал нюни. Но эта гонка меня доконала. Нормальному человеку такое не под силу.
– Мы скоро нагоним их, Кейс. Если они проваландаются в Опале столько же, сколько и здесь, мы их там достанем. – Ворон одарил меня насквозь фальшивой улыбкой. – Ты ведь мечтал увидеть мир.
– Но не весь же сразу и за одну неделю, – буркнул я. – Я рассчитывал наслаждаться его красотами не спеша.
– Если мы не догоним их и не заставим повернуть назад, навстречу беде, этот мир может провалиться в преисподнюю. Со всеми красотами вместе.
– Тогда хотя бы поищи своих детей. Пока мы будем в Опале, – сдался я.
Мне хотелось увидеть море. Всю жизнь мечтал. С тех самых пор, как забредший в наши края странник рассказывал детишкам вроде меня всякие байки. Про Самоцветные города, про Море Мук. И так далее. После этого, копая картошку и выдергивая сорняки, я всю дорогу думал о море. В мечтах я представлял себя матросом на палубе, посреди бескрайних волн… А позже собирался стать капитаном.
