— Если можно назвать «блестящей» победу, в которой полегло почти пятнадцать сотен имперских солдат, сотня темных мастеров и около восьми тысяч насильно согнанного из крестьян ополчения, — угрюмо вставил светловолосый, не отрывая глаз от раскисающего пейзажа за окном. — Несчастный тогдашний Император уж и корабль снаряжал, намереваясь сбежать на Южный… Впрочем, нашей леди с лихвой хватит и официальной версии!
— Еще бы! Я скорее послушаю человека по-настоящему ученого, чем безродного бродягу! — презрительно фыркнула Юлия.
Риэ, однако, соглашаться с ней не спешил.
— Знаешь, а я уже слышал подобное, — задумчиво проговорил он. — В университете Эн-Амареша есть одно закрытое ученое общество…
— Эн-Амареш… Гадкое местечко! — невежливо перебил Эдан. — Обществу твоему из закрытого давно пора стать тайным! Донесут ведь рано или поздно… А папочка нашей Юлии подобного своеволия очень не одобряет!
Возмущенными взглядами благородной леди сейчас можно было мятежные деревни палить — но светловолосому до того и дела не было.
— Вот ты, Риэ, — все так же язвительно продолжал он, — в своей книге доказал, что священный символ упокоения, начертанный на храмовых склепах, восходит к обозначениям Первого Бога. Тем самым, кстати, перевернув половину религиозных догматов с ног на голову… Так жрецы за это всего лишь твой трактат сожгли! А спроси нашу леди, что случилось с ее кузеном, обвинившим как-то Амареша даже не в предательстве и попытке переворота (чем высокочтимый лорд занимается со дня своего утверждения в качестве главы Дома!), а только в смутьянстве и недостаточной верности интересам Империи?..
Юлия, мгновенно побледнев, занервничала.
— Не думал, что в военных школах так глубоко вникают в историю и политику! — пришел ей на помощь студиозус. — Где же ты, Эдан, набрался этого?
— Чего, Риэ? — притворно удивился тот. — Я лишь смотрю по сторонам и немного слушаю… А будешь глупыми вопросами донимать — могу ведь и высадить! Пусть твои недавние приятели из Заречьих Сопок (так, кажется, та деревня называлась?) догонят…
— Ты не посмеешь! — гневно вскрикнула девушка.
— Что именно? Избавиться от лишнего нахлебника?
Теперь уже Риэ дернулся, зло сверкнул карими глазами — и полез под сиденье за своим потертым мешком.
— Прикажи остановить! — бросил сердито. — Мне не нужна ничья опека! И уж тем более — милостыня!..
— Тебе-то нет, — едко перебил Эдан, — а леди твоей? Ты же из-за нее за нами увязался? Чтоб уберечь несчастную девочку от меня, негодяя?..
Юноша запнулся и отчаянно покраснел.
— Из-за любви люди на смерть идут, — не думал жалеть его светловолосый, — что говорить о каком-то унижении? Так как, Риэ, остановить карету, или еще немного мой дурной нрав потерпишь?..
Студиозус сердито выпрямился, замер, стараясь не глядеть на него, и, тем более, на смущенную Юлию…
«Что это с тобой?» — удивленно обозвалась Лая.
«Не знаю… — отмахнулся Эдан. — Просто… настроение…»
«Посвящение ведь завтра, правда?» — прошелестел осторожный вопрос.
Он раздраженно стиснул зубы.
«Неважно! Я ведь говорил уже… Не хочу сейчас думать об этом!»
— О боги, он опять это делает! — по-прежнему на него злясь, скривилась леди.
— Что? — буркнул Риэ, на миг отвлекшись от своей обиды.
— Говорит сам с собой! Ненормальный!
Эдан лишь презрительно выгнул губы — и вновь отвернулся к окну.
К счастью для всех, за поворотом показалось долгожданное селение.
***
Деревня — скорее, маленький грязный городок, выросший при рудном карьере стараниями предприимчивого лорда Матезы, здешнего хозяина, — даже в сухую погоду отличалась непритязательностью, сейчас же выглядела особенно неуютно. Эдан никогда не любил бывать здесь, хотя обширные владения лорда и граничили с его собственными. Ни сам Матеза, ни его супруга и дочери, давно ищущие внимания холостого соседа, симпатии в молодом мужчине не вызывали — потому и задерживаться в Железных Камнях он собирался не дольше, чем нужно для сытного завтрака да смены лошадей. Лишь бы дорогу совсем не развезло, — а там, глядишь, и не успеют местные соглядатаи доложить хозяину о карете с сине-серебряным гербом…
Постоялый двор стоял пустым да унылым, так что появлению молчаливой, угрюмо друг на друга косящейся, четверки там даже обрадовались.
Эдан, впрочем, захватив кружку горячего вина и оставив спутников на попечение хозяина с кухаркой, сразу вернулся на мокрое крыльцо. Есть ему не хотелось — как и терпеть на себе сердитые, пополам с любопытством, взгляды Юлии да прикипевшего к ней, похоже, намертво Риэ…
«Это ведь ты на них сорвался», — укоризненно обозвалась Лая.
«Я, — устало согласился мастер, но продолжать разговор не захотел. — Вознице отдых нужен. Я сам дальше поведу, а он пока пусть в карете отоспится».
«То-то наша леди обрадуется соседству деревенского дядьки и его могучему храпу!..» — не сдержала Насмешница ехидства.
«Ничего, потерпит! Я Криваря знаю куда дольше, чем ее капризное высокородие! В следующий раз подумает, прежде чем…»
О чем там должна подумать леди Юлия, Эдан сообщить не успел: ощущение постороннего, изучающего взгляда захлестнуло его.
Мастер застыл, украдкой осматривая грязный двор и пустынную улицу, пристально вглядываясь в темные от влаги бревенчатые строения.
Под пустующим торговым навесом ютилась оборванная нищенка. Светлые, пополам с сединой, волосы ее колтуном выбивались из-под дырявого платка; выражение лица, отекшего и красного от излишней любви к крепкому пойлу, было сложно определить — но запухшие серые глазки смотрели на Эдана внимательно, с неожиданным, почти диким умилением.
Поняв, что ее заметили, женщина щербато разулыбалась и торопливо поковыляла к крыльцу, загребая башмаками воду из луж.
Светловолосый нахмурился, с трудом удержавшись от затравленного взгляда на дверь позади себя — очень уж захотелось ему сбежать.
— Это ведь ты? — через весь двор сипло закричала нищенка, привлекая внимание вынесшей помои служанки да смолящих под навесом каретного сарая конюхов. — Это ты! Я сразу узнала! — рука ее слегка коснулась пальцев мужчины, и, прежде чем брезгливо отшатнуться, Эдан почувствовал слабое касание чужого дара.
Теперь уж мастер совсем растерялся: никогда он сей особы прежде не встречал, но обращалась она к нему, как к давно знакомому.
— Это ты, правда ты! — не унималась женщина, твердя одно и то же с каким-то пугающим, благоговейным восторгом. — Разве не чувствуешь? Не видишь родную кровь?!
