— Каждый день.
— Зачем? Они плохо пахнут?
— Если не купаются, то да.
— Не везет им, — заметил Конн.
— Странное дело, — рассмеялся Бануин. — Чем больше ты моешься, тем больше это нужно. Я принимал ванну два месяца назад, в Тургони. Потом я отправился домой. Через три дня от меня воняло. Через десять я с трудом мог выносить собственное общество. А потом запах исчез сам собой.
Бануин поднялся, снял плащ и швырнул его на ложе. Коннавар увидел на его левой руке окровавленную повязку.
— Где тебя ранили?
— Четыре дня назад на меня напали грабители. Трое изгнанников-норвинов. Один из них умудрился полоснуть меня ножом. Пустяковая рана.
— Ты убил их?
— Нет, юный кровожадный варвар. Я сломал руку человеку с ножом. И они убежали.
— Тебе следовало их убить. Они будут поджидать тебя следующей весной.
— Коли так, я воспользуюсь твоим советом. А теперь расскажи мне, что происходит в Трех Ручьях.
— Браэфар выиграл гонку на солнцестояние две недели назад. В наших землях нет парня счастливее, — сказал Конн. — Он расхаживает гордый, как павлин.
— А ты?
— Я пришел вторым.
Бануин сел. Судя по хитрому блеску в глазах мальчика, все было не так просто.
— А Гованнан? Я думал, что он самый быстрый среди молодежи.
— Он тоже так думал, — ехидно заметил Коннавар. — Но ветер повернул один из указателей. Гованнан и другие забежали в болото. Правда, в нем осталось достаточно сил, и он пришел третьим. Ариан говорит, что почти весь вечер он отдирал от задницы пиявок. Может быть, на будущий год ему повезет больше.
— И почему я не верю, что ветер повернул указатель? — спросил Бануин.
Конн рассмеялся.
— Потому что ты очень подозрительный. Прямо как Гованнан.
— Это точно, — согласился Иноземец. — Ты упомянул Ариан. Все еще собираешься жениться?
— Она самая красивая девушка на свете. Я ее очень люблю.
— В придачу к ней ты получишь Гованнана в качестве шурина.
— Да, прискорбно. А еще есть ее отец… но любовь все побеждает. Женщина риганте имеет право выбрать себе мужа. Ты будешь танцевать на моей свадьбе?
— Я не слишком хороший танцор, однако непременно приду, и с радостью. А теперь беги домой. Я устал, мне не помешает поспать в мягкой постели.
— Можно я приду завтра? Ты поучишь меня своему языку? Расскажешь о каменных городах?
— Я всегда рад видеть тебя, Конн. Но разве у тебя нет работы?
— Только до полудня.
— Тогда приходи, когда освободишься. Передавай привет матери. Скажи ей, что я привез зеленое атласное платье, как и обещал.
Коннавар направился к двери.
— Твой народ по-прежнему воюет и побеждает?
— Боюсь, что да, Конн.
— Ты должен мне все рассказать.
Ариан не знала, что хуже — страх или избавление от него. Они переплетались причудливым образом, мешались у нее в голове. Страх накатывал неожиданно, когда она шла, лежала в постели или стирала одежду в мелких водах ручья. Пальцы начинали дрожать, а в душе рождалась темнота, заслоняющая свет солнца.
Она помнила ужасный день, когда родился этот страх. Ее младшая сестра, пятилетняя Бариа, которая спала вместе с ней, кашляла и горела в жару. Мать напоила ее травяным отваром, подслащенным медом, и девочка прижалась к Ариан. Старшая сестра, которой в тот год исполнилось тринадцать, оттолкнула ее, поскольку было жарко и душно. Бариа перевернулась на другой бок и обняла тряпичную куклу. Она покашляла еще, а потом заснула. В середине ночи Ариан проснулась, тщетно пытаясь вспомнить сон. Ее ноги касалась совершенно холодная ножка Барии.
— Иди сюда, малышка, — прошептала старшая, — я тебя согрею.
Ариан пододвинулась к девочке и обняла ее. Некоторое время она прижимала сестру к себе, потом ее напугала неподвижность девочки. В комнате царила тьма, и она не видела лица сестры. Поднявшись с кровати, Ариан спустилась с чердака и пошла к очагу. Тот почти погас. Подбросив немного растопки, девочка раздула горячие угли. Пламя начало разгораться. Ариан поднесла к пламени свечу, дождалась, пока та зажглась, и поднялась обратно на чердак. Подойдя к кровати, она поднесла свечу к лицу Барии. На нее посмотрели спокойные мертвые глаза. На щеку ребенка упала капля воска.
— Прости, — сказала Ариан, не думая. Ответа не было. И не могло быть.
Девочку начало трясти. Некоторое время она сидела на краю кровати, и горячий воск тек по ее пальцам. Потом она разбудила родителей. Мама плакала и причитала, и даже отец, угрюмый и неразговорчивый кузнец, пролил слезы. Гованнан подошел к Ариан, обнял ее, гладя по золотым волосам. Он молчал, потому что слова были излишни. Чудесный ребенок ушел в ночь и никогда не вернется. Что еще можно сказать.
На следующий день, когда Ариан шла по лесу, ее охватил страх. Ноги не слушались, и она села на землю, рыдая.
— Не хочу умирать, — всхлипывала она. — Никогда. Не хочу быть такой же холодной.
Страх, появившись, начал разрастаться. Она сидела под деревом, и ужас сжигал душу.
Ариан услышала звук копыт и, не желая более оставаться одна, вскочила на ноги и рванулась навстречу ему. Всадник оказался мужчиной средних лет с круглым, добрым лицом. Он не принадлежал к племенам риганте; скорее всего был посланником или торговцем, направляющимся в дом Длинного Князя. Всадник натянул поводья и остановил лошадь.
— Что случилось, юная леди? — Судя по акценту и манере говорить, он приехал с юга.
— Ничего, — сказала она, вытирая слезы. — Я просто… немножко испугалась.
— Тебя напугал какой-то зверь?
— Нет. — Ариан почувствовала себя глупой. — Я задремала, и мне приснился кошмар.
— Да ты дрожишь, — произнес он, спешиваясь. Незнакомец не был высок — всего на дюйм-другой выше, чем она. Подойдя к девочке, он обнял ее и успокаивающе проговорил. — Ну, ну. Не бойся. Чудесный, яркий день… в здешних лесах не таится опасностей.
Страх начал исчезать, но она знала, что он по-прежнему стоит за плечом, выжидая. Ариан прижалась к мужчине, позволяя ему гладить ее по спине и волосам. Ей становилось все лучше и лучше. Потом его рука скользнула на ее ягодицы.
— Я помогу твоим страхам уйти. Принесу тебе радость, и солнце снова будет ярко светить. Верь мне. — Он поцеловал ее в щеку, потом приподнял ее лицо и склонился сам. Коснулся ее губ. Правая рука скользнула по бедрам и животу. Ариан вздрогнула. Незнакомец оказался прав. Страх исчез. И солнце снова светило ярко.
Ей больше всего запомнилось касание тел, человек над ней, его плоть, мокрая от пота, ее тело, полное жизни и отвечающее на каждое его движение. Никакого страха, никакой пугающей пустоты, никаких мыслей о могиле.
