Диана Гэблдон - Гуманный убийца

Мать, напротив, утверждала, будто никакой загробной жизни не существует вообще. Будет лишь малозаметная пауза между двумя вздохами — и бессмертная душа перельется из треснувшего сосуда плоти в другой, обреченный влачить ту же нечестивую жизнь, что и в предыдущую тысячу воплощений.

А люди королевств то и дело кричали, что где-то там ее ждало огненное озеро, огражденное докрасна раскаленным железом. И она, израненная, обгорающая, будет вечно пытаться выбраться из него по скользким стенам, но тяжелые цепи станут раз за разом утаскивать ее обратно на дно.

При этом они так часто хватались за факелы и веревки, будто дождаться не могли, когда же это случится.

По сравнению с пылающим озером вечность в темноте выглядела не самой разочаровывающей перспективой. Армеции подумалось, что, возможно, такое посмертие предназначалось для людей вроде нее — полукровок, хранивших своих друзей в виде книг и неупокоенных тел. Наверное, в страну вечного блаженства ее не пускали грехи. Но и зла, достойного великолепной казни в огненном озере, она тоже вроде бы не сотворила.

— А не слишком сильно ты ее треснула?

Скрипучий пронзительный голос болезненно отдался в голове. Кажется, ее посмертная судьба все-таки была сопряжена с наказанием. Неужели ей веки вечные будут задавать глупые вопросы, да еще и таким противным голосом?

— Угрожала? Тебе? Вот эта тростиночка?..

Глупые вопросы. Совершенно бессмысленные.

Ко всему прочему, голоса постепенно делались громче. Может, они были предварительной пыткой по дороге к пылающему озеру? Тьма, окружавшая Армецию, словно бы в подтверждение этой мысли начала постепенно редеть, словно где-то там, впереди, брезжил огненный свет.

— Впрочем, ранена она вроде не сильно. И пульс есть. Так просто, удар по голове.

Тут Армеция ощутила боль. С нее как бы спадало покрывало бесчувствия, жертвуя ее тело всевозможным видам страдания. Ее веки затрепетали, силясь разомкнуться.

Совершенно неожиданно им это удалось, и тьма обернулась алым огнем. В голове загремели громы, ее наполнила боль, которая, как она полагала, была бы достойной казнью для людоедов, пожиравших детей… или маленьких щенков.

Каких бы грехов ни натворила Армеция, для вечного пламени их было явно недостаточно! Она потерла глаза, ощутила на пальцах что-то липкое и теплое, подняла взгляд на Божий лик над собой…

И была премного разочарована.

Угловатая физиономия, сидевшая на длинной шее. И уж забота, плескавшаяся в глазах молодого человека, не имела ничего общего с благодатью Всевышнего. Это была не та забота, с которой взирает на роженицу повитуха. Так смотрит коновал на больное животное, соображая, а не избавить ли его от страданий одним коротким ударом.

Армеция заморгала. Моргать тоже было больно. Почему, кстати?

Тут она наконец увидела свои руки, густо замаранные красным. Это заставило ее оглядеть землю, на которой она лежала. И здесь краснота! Когда она увидела в руках у юноши платок, опять-таки густо пропитанный красным, ей захотелось кричать.

— Я бы на твоем месте не стал, — сказал он. От него не укрылось, как начал приоткрываться ее рот. — Ты потеряла порядочно крови, и направлять все остатки к языку — плохая идея.

— Что… что случилось?

Армеция медленно приподнялась, держась рукой за голову, словно в попытке запихнуть ускользающие воспоминания обратно сквозь рану. Там, куда пришелся удар, все было мокрое и горело от прикосновения. И все-таки, окажись ее череп вправду расколот, болело бы определенно сильней. Ну, но крайней мере, она так полагала.

Без особых рассуждений она воскресила в памяти одно заклинание и послала часть силы в ладони. Это было просто, потому что сегодня она один раз уже такое проделала. Надобно думать, заклинание, отогнавшее от ребенка болезнь, голову ей самой уж как-нибудь да починит.

Тут чья-то рука подперла ей спину, и она замерла, а все мысли разлетелись в разные стороны.

— Осторожнее, — предостерег молодой человек. — Двигаться тоже идея не из лучших. Жаль, сразу не сказал. — Так вышло, что Армеция оказалась лицом к зияющему отверстию в земле, а юноша проговорил: — Я уж молчу о том, что сразу лупить незнакомцев по головам тоже не самое умное, что можно придумать.

Армеция проследила, куда он смотрел, и заметила стоявшую поблизости гигантскую фигуру, едва прикрытую остатками кожаной одежды. Несмотря на боль, лоб Армеции покрылся недовольными морщинами. Она вспомнила великаншу.

Правда, она не взялась бы определенно сказать, помнила ли ее варвариянка. Ибо та лишь неопределенно повела плечами, и к чему это относилось, оставалось только гадать.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть и потом жалеть, — сказала она. — Моя любимая поговорка.

— Что-то никогда не слыхал ее от тебя, — возразил юноша.

— Ну, можно выразиться и по-другому. Сперва бей, это лучше, чем безнадежно промедлить с ударом! Вот это я точно много раз повторяла.

— А могла бы и извиниться, — пробурчала Армеция, не слишком-то веря, впрочем, что дождется извинений.

— А ты могла бы спасибо сказать, что не кончила как он!

И великанша длинным, как нож, пальцем указала на землю подле Армеции. Та повернулась — и снова сморщилась.

Зрелище раненого сэра Леонарда было слишком непривычно, чтобы заходиться по этому поводу визгом. Армеция ощутила даже не ужас, а скорее мучительное разочарование. На его лице отпечаталась подошва башмака, со скулы свисал лоскут кожи, он прижимал отсеченную руку к груди, словно пострадавшую куклу.

Ох, подумала она, это ж сколько его придется лечить.

— Во имя Господне, что ты над ним сотворила? — спросила она тоном кузнеца, которому принесли безобразно исковерканный меч. А он-то над ним трудился, трудился.

— Все очевидно, — за себя и за спутницу ответил молодой человек. — Правду сказать, я предполагал однажды узнать, что сэра Леонарда убили в бою или что его растерзала толпа обозленных хашуни. — Он кашлянул и преувеличенно замахал рукой перед носом. — А вот что его разберет на части дикарка монахиня, да при этом от него еще и зельем будет разить… Нет, такого я, честно, не предполагал!

— Так ты его знаешь? — Армеция повернулась к молодому человеку, и тут до нее дошло кое-что еще. — Погоди, ты сказал… ты сказал — хашуни?

— Но ведь именно так они называются? — Вдруг он зажал рот ладонью, а в глазах отразилось искреннее сожаление. — Извини. Я должен был сказать — язычники. — И он позволил себе застенчиво улыбнуться. — Кстати, правильнее будет выразиться: я его встречал. Раньше.

Поднявшись, он сцепил руки за спиной и, хмурясь, стал разглядывать тело рыцаря.