— Нет.
— И не поедешь в Дерги?
— Нет. Я сделаю все, как Вы велели.
Марис улыбнулась и опять заиграла на дудочке. Зачарованные, друзья смотрели на нее, следили за движениями пальцев, танцем пепельных прядей.
Внезапно музыка оборвалась. Богиня поднялась во весь рост и зашептала заклинание, сопровождаемое скаллинарскими ругательствами.
Очарование музыки исчезло, Марис больше не властвовала над их умами. Друзья в недоумении озирались по сторонам.
У ног Марис возник оставленный дома Шарар и вцепился зубами в дудочку богини. После нескольких неудачных попыток, Марис сдалась, исчезла, оставив колдовской инструмент собаке.
Стелла подошла к Шарару, протянула руку за дудочкой. Пес разжал зубы, позволив хозяйке взять ее и разломить надвое.
Шарар медленно подошел к мосту и сел, повернувшись к ней спиной.
Принцесса встала на колени, велев Маркусу сделать то же самое, и три раза громко сказала: «Простите глупых смертных, прости нас за то, что посмели усомниться в Вас».
Прощение пришло в виде радостного лая собаки. Хотя позже Стелла подумала, что это не было прощением, а ее слова были обращены в пустоту. Да, скорее так оно и было, он ее не слышал, потому что если бы слышал, случилось что-нибудь ужасное, ведь тогда, в тот миг, она действительно поверила Марис. Да и как не поверить, если она умела убеждать, а в ее словах была доля правды? Солнце и смерть плохо уживаются вместе.
— Маркус, мне кажется, или тени длиннее обычного? — Принцесса смотрела на опоры моста, мощные, надежные опоры, рассеченные затуманенной гладью воды. Они казались такими вечными, такими прочными.
— Конечно, тебе показалось! — усмехнулся принц. — Если хочешь, давай кого-нибудь остановим и спросим?
Девушка отрицательно покачала головой. Слишком богатое воображение, только и всего.
По мере приближения к Дерги пейзаж менялся, становился более обжитым. То там, то здесь мелькали деревушки, расходились клинья убираемых полей, разбегались многочисленные ограды и оградки. Вот проступили сквозь зелень рощицы очертания господского дома, вот проехала мимо скрипучая телега. Повсюду была жизнь: от придорожной канавы — прибежища свиней и нерадивых пьяниц — до проржавелых вывесок постоялых дворов, зазывавших посетителей гостеприимным дымком.
Дерги, город вечно молодой и прекрасной Анжелины, встретил их тончайшим ароматом духов: его, среди прочих, донес до них порыв ветра. Запах был еле уловим, но принцесса все же его почувствовала и решила въехать в город через квартал парфюмеров. Маркус, шутя, заметил, что ей нужно думать не о духах, а о спасении мира, но, вопреки его опасениям, подруга на это никак не среагировала.
Повинуясь простому женскому желанию нравиться, принцесса с затуманенным взором блуждала по царству ароматов, брала в руки вычурные склянки дымчатого стекла, наносила на запястья капельки благовонной жидкости и, прикрыв глаза, вдыхала запахи далеких стран. Одуряющий сладковатый аромат, витавший в полутемных лавочках, напоминавших жилища чернокнижников, постепенно проникал в нее, заполнял голову, вытеснял мысли.
Будь у нее больше денег, она скупила бы все, но пока остановила свой выбор на маленькой склянке изумрудного «Эльманеля», за которую, в прочем, Стелла заплатила не малые деньги. Но как только духи невидимым покровом обволокли ее тело, девушка тут же забыла об их стоимости.
Завершив паломничество по парфюмерным лавкам, принцесса велела Маркусу ждать себя в гостинице «Белый голубь» и отправилась к храму Анжелины.
Это не был типичный лиэнский храм со строгими линиями, простыми, но торжественными. Это был храм любви, чуждой строгости и холодности. Круглый, увитый плющом и диким виноградом, терявшийся за шпалерами роз, он напоминал облако. У него не было резных колонн, таких, как в Ари; мертвые рукотворные цветы заменяли живые.
Бесчисленные стаи голубей кружились над храмовым двором. Солнечный свет искрился в чаше фонтана. Птицы щебетали под стропилами.
Вальяжно, прикрыв глаза в сладкой послеобеденной дреме, на белой мраморной лестнице растянулись лесные обитатели. При виде принцессы они стремительно затерялись в прохладе сада.
Стелла в нерешительности поднялась на одну ступеньку и огляделась — ни души. Ни сторожа, ни садовника, ни, тем более, жрицы. Куда же ей идти? В храм? А что дальше? Подойти к святилищу?
Принцесса поднялась еще на одну ступеньку. Тяжелый шлейф курительных масел окутал ее, а потом, будто скользкий шелк, соскользнул и улетел прочь, гонимый ветром.
Заветная дверь с голубем, сжимавшим в цепких лапках кольцо, была все ближе. Вокруг по-прежнему было тихо, как обычно и бывает в храмовых садах, чтобы ни один звук не потревожил обитель божества.
— Я давно жду тебя, Стелла.
Стелла вздрогнула, подняла глаза и увидела Анжелину. Окруженная голубями, богиня спускалась к ней, придерживая длинный подол платья.
— Поднимайся ко мне, в мою земную обитель.
Девушка начала осторожно подниматься по лестнице, но замерла при виде вышедшей на звук голосов рыси.
— Не бойся, она безобидна, как котенок! — Анжелина потрепала дикую кошку за ушком и легким шлепком отогнала прочь. Рысь покорно отошла на дальний край лестницы и легла, подставив солнцу пятнистые бока.
Богиня провела гостью в храм и остановилась перед небольшим резным креслом.
— Здесь я выслушиваю просьбы тех, кто хочет получить высшее счастье. — Анжелина села, указав Стелле на место у ступеней внутренней галереи. — Но тебе нечего просить у меня: ты прекрасна и любима, тебе не нужны мои дары.
Слова ее лились плавно, но звонко, будто вода, переливаемая из одного кувшина в другой.
Воспользовавшись возможностью, принцесса осмотрела храм. Вопреки традиции, в нем не было статуи, вместо нее росло миртовое дерево. Оно было увешено монетами, яркими лентами, венками — нехитрыми дарами, которые приносили в храм просители. Вдоль стен стояли курительницы, источавшие терпкий аромат эфирных масел. На широких подоконниках сидели голуби; тут же стояли поилки и кормушки.
Часть храма была отделена от любопытных глаз галереей, задрапированной узорчатым шелком.
— Я говорила, что я не нужна тебе, но ты нужна мне. — Голос богини вновь приковал к себе ее внимание. — Меня просили кое-что объяснить тебе… — Богиня помолчала, перебирая пальцами длинные золотистые волосы. — Все началось очень давно, так давно, что никто и не помнит тех времен. Я тоже не помню. Мы думали, все окончено, но просчитались. Зло только дремало, оно и не думало умирать. А раз оно спало, то должно было рано или поздно проснуться. На этот раз всему виной были козни Марис и глупая обида Тарис. Не знаю, стоит ли тебе это знать, но я расскажу. Тарис когда-то любила одного юношу, который, увы, был холоден к ней. Да, — улыбнулась Анжелина, — я помню его. Милый мальчик, слагавший в мою честь оды, он был мне не нужен. Она же думала, что я специально внушила ему любовь к себе, и пришла ко мне. Я старалась разубедить ее, но несчастная не желала ничего слушать. Кажется, он трагически кончил свои дни… Недавно Тарис нашла нового возлюбленного среди бессмертных, но, увы, предмет ее обожания был ветренен и увлекся земной девушкой. Девушка была упрямой, но очень нравилась ему, поэтому он попросил меня помочь ему. Тарис узнала об этом и потребовала выдать соперницу. Я укрыла бедную девушку, а Тарис затаила в душе обиду. Тут-то она и попалась в сети Марис. Я пробовала поговорить с ней, но все без толку… Словом, все те обиды, которые мы таили друг против друга, внезапно превратились в снежный ком, который теперь увлекает нас в бездну. Одного я не пойму, — казалось, она говорила сама с собой, — почему Хафен вдруг решил, что люди почитают его меньше Вербиса? Все мы поссорились, чем тут же воспользовался Эвеллан, которого разбудила дочь.
