Ознакомительная версия.
Здесь не было и следа того чёрствого, как недельный хлеб, человека. Человека, который открывает коробку с детским конструктором только для того, чтобы проверить, не завалились ли туда зубочистки. У которого не появляется искушения соединить между собой две детали, чтобы получилось что-то новое.
Денис зачарованно листал, прижимая края папки локтями, чтобы сквозняк не внёс хаос в отцовские записи. Приключения!
И вдруг как будто что-то ударило его по голове. Денис ещё раз пробежал глазами заинтересовавшую его строчку. Имя! Вот наглядное свидетельство, что он, Денис, в здравом уме. Ма…
Он не успел — не то что произнести его вслух, а даже внятно прочитать. Это имя вдруг разверзлось, как больная засухой земля, и всё, что было в комнате, включая мальчика, рухнуло вниз.
О, конечно, Денис не раз летал во сне. Часто парил, как заправский Алладин на ковре, восседая на собственной кровати, и после, проснувшись, искренне верил, что сейчас достанет из-за уха перо пролетевшей мимо птицы. Сейчас то же самое ощущение, только не было никакого «после». Было прямо сейчас, момент, когда ты, только что мирно шагающий через поле, вдруг срываешься и падаешь в кротовую нору, потому, что она вдруг оказалась немного больше, чем ты предполагал…
Денис ещё не знал, как назвать то, что ощутил. Он оказался в другом мире, на ДРУГОЙ СТОРОНЕ.
Первые минуты ему пришлось несладко, как малышу, которого учат плавать достаточно жестоким способом, спихнув в водоём, достаточно глубокий, чтобы там можно было утонуть. Денис вдруг понял, что ноги его больше не стоят на твёрдой поверхности. Жёлтый свет лампы никуда не исчез. Он равномерно заполнял всё вокруг, будто по самому воздуху прошлись хорошенько вымоченной в краске кисточкой, ненароком закрасив всё, что было там ранее.
Даже чердак с его нехитрым интерьером?
Денис огляделся. Он больше не парил в пустоте — даже уверенность, что он куда-то только что падал, исчезла. Теперь мальчик решил что ослеп, не чёрной слепотой, которой обычно слепнут люди, а какой-то особенной, жёлтой её разновидностью.
Потом он немного успокоился.
К нему, ступая по ничто, как по мягкому снегу, приближался маленький человечек. Ребёнок. Ростом он был примерно по грудь Денису, невидимый ветер шевелил его волосы и надувал рубашку, полоскал трубочки-штанины шорт вокруг тонких как спички ног. На ступнях — простые сандалии.
Слепцы ведь не видят маленьких человечков, верно?
А тем более маленьких человечков, нарисованных несколькими небрежными линиями и заштрихованных торопливым штрихом.
Денис, переволновавшись, задал сразу два вопроса, один из которых бесцеремонно наехал на другой, съев его начало:
— Ты кто? Куда же я делся?
Второй вопрос значил отнюдь не то, что мог спросить мальчик, который каким-то чудом обнаружил себя в незнакомом месте. Денис и в самом деле не мог себя найти. Он смотрел вниз и видел то же, что и везде вокруг — то есть ничего. Смотрел сквозь свои руки, и взгляд терялся где-то в томном золотистом пространстве. «Ох и развлёкся бы я, если б умел так делать по собственному желанию» — промелькнула мысль, показавшаяся в данных обстоятельствах чуждой, как корейский самолёт над Крымом. И, следом, другая: «Однако он может меня видеть!»
— Прости, — сказал мальчик. — Я не успел подготовиться, поэтому здесь так пусто.
Он напоминал человечка, нарисованного на полях комикса талантливым маленьким читателем в подражательство художнику.
— Куда я попал? — тупо спросил Денис.
Кажется, впору было испытывать облегчение уже оттого, что речь звучала как положено, а не вылетала изо рта облачками с текстом. Денис пока никакого облегчения не чувствовал.
— Дурачок, — ответил без улыбки мальчик. — Это делается очень просто. Как бы ты себя описал?
— Что делается? — растерялся Денис.
— Как бы ты себя описал? — терпеливо повторил человечек. Губы его, намеченные двумя линиями, двигались так естественно, что Денис не мог отвести от них взгляда.
— Не знаю…
— Ты должен что-то о себе рассказать, — настаивал человечек. — Иначе ты не появишься, и я так и буду стоять здесь и разговаривать с пустотой, как дурак.
Денис крепко задумался. Это была проблема. С ним вечно случалась чёртова прорва вещей, интересных, и не очень, но когда Тамара Викторовна, учительница начальных классов, подплывала к нему, чтобы спросить: «А ты как провёл лето, Пустохвалов?», Денису было трудно выдавить из себя даже слово. Тамара Викторовна была как враг из шпионских фильмов, который собрал в весёленькой зелёной комнате ватагу ребят и у каждого поочерёдно допытывался, где найти штаб партизан. Отмалчиваться было бесполезно. Она нависала над тобой, как туча, и где-то в груди у неё было заперто рокотание грома. Тянулись секунды, которые Тамара Викторовна могла растягивать сколь угодно долго, как хорошую жвачку. И тогда Денис выдавливал под тихий смех окружающих: «Ярмарка», и Тамара Викторовна, покачав головой и посетовав, что в городе для детей маловато по-настоящему интересных занятий, двигалась дальше. На той ярмарке побывали с мамами все ребята из класса, и было там, за исключением соревнования по метанию подков, неимоверно скучно.
Сейчас Денис чувствовал себя точно так же. От него хотели, чтобы он отрезал и выложил на блюдечко кусок своей жизни, или… что конкретно от него хочет этот незнакомец? Зачем ему рассказывать о себе, тем более, в таких странных обстоятельствах?
Окончательно перепугавшись, Денис гаркнул:
— А ты ещё кто такой?
— Разве не нужно для начала определиться, кто есть ТЫ? — удивился мальчуган.
— Нет, — отрезал Денис.
Он считал, что сейчас самое время сделаться упрямым. «Если не показать, что ты упрямец, и вообще, умеешь стоять на своём, тебя втопчут в землю», — так говорил героически упрямый Митяй.
— Ну, тогда я не буду с тобой разговаривать, — сказал мальчуган и повернулся спиной, чтобы уйти.
Денис оглядел себя и окончательно уяснил, что он действительно до сих пор ничего из себя не представляет. Даже надоедливая, глупая муха значила бы сейчас больше — оттого, что не напрягаясь пролетела бы сквозь его живот. И, конечно, оттого, что от её крылышек хоть немного, но шевелится воздух.
— Подожди, — сказал он, решив от упрямства, которое торчало из всех карманов, всячески мешалось и вообще ощущалось довольно неловко, вернуться к любимому здравому смыслу. — Это… и вправду по-глупому. Но я не могу.
— Почему это? — в голосе маленького человека плескалось ленивое удивление.
— Потому что у меня язык начинает заплетаться, когда нужно рассказать какую-нибудь сраную чертовщину, — признался Денис. Мамы рядом не наблюдалось, а нехорошим словом приятно подправлять всё что угодно — от радости, до небольшого, как здесь, унижения. Чертовски приятно. — Я иногда мечтаю стать писателем! У меня папа, знаешь ли, мечтал им стать, так что с сегодняшнего утра мечтаю и я. Рассказать что-нибудь интересное у меня не получится ну ни в жисть. Потому что… ну, знаешь, писатели много не разговаривают. Мысли у них не вода, а камушки, и через рот не вытекают.
Ознакомительная версия.
