С безразличием приговоренного Даффи остановил коня — сказочные животные тоже остановились — и начал разбивать лагерь под низко нависшим уступом. «Я, несомненно, либо сошел с ума, либо погибну, — подумал он, — но почему должен при этом мерзнуть?» Он принялся собирать валежник и однажды, чтобы поднять особенно подходящую ветку, подошел почти вплотную к одному из чудовищ. Существо — подобие птицы с собачьей мордой — поклонилось и отпрыгнуло назад.
Ирландец заполз под скальный навес и собрал валежник в пирамиду. Он достал деревянную коробочку с трутом и положил в основание пирамиды несколько щепоток запасенного пуха. Туман сделал увеличительное стекло бесполезным, так что он вылил на валежник несколько капель бренди и принялся высекать искры из эфеса рапиры рукоятью своего кинжала. Клинк… клинк… клинк — разносился звук в холодном безмолвии. Наконец тонкий язычок пламени заплясал над валежником, и через минуту костер разгорелся достаточно, чтобы осветить убогое убежище Даффи. Остро ощущая, что он единственный человек на сотни миль ледяного пространства, ирландец благословлял потрескивание огня, которое скрадывало зловещую тишину обступившей темноты.
Он отхлебнул изрядную порцию бренди и поплотнее закутался в свою меховую накидку. Теперь он мог предположить, что чудовища были всего лишь иллюзией, эффектом рассеянного солнечного света, тумана и снега. Утром они исчезнут, сказал он себе.
Они не исчезли. Когда на рассвете Даффи открыл глаза, сердце его упало при виде полукруга высоких фантастических фигур всего в дюжине футов; снеговые шапки на крыльях и рогатых мордах свидетельствовали о том, что так они провели всю ночь. Если бы не мерцание настороженных глаз, сейчас их вполне можно было бы принять за статуи.
После того как он поднялся, покормил равнодушного к происходящему коня, сам прожевал кусок колбасы и запил его холодным вином, двое существ расступились, открывая полукруг. Даффи послушно залез в седло и двинулся вперед, тогда двое отступивших обогнали его, чтобы возглавить процессию, а остальные пристроились сзади.
Небо в это воскресное утро было ослепительно синим, и на его фоне горные вершины могли показаться вырезанными из мятой белой бумаги, если бы не поразительное ощущение безбрежного пространства вокруг. Пар от дыхания Даффи рассеивался позади в прозрачном студеном воздухе, и он чувствовал, что ступает по самому краю мира, ближе к небесным уделам, чем к теплому сердцу земли.
Около могучего гранитного уступа дорога разветвлялась: налево и вниз отходила тропа, где, судя по ухоженным часовням и каменным пирамидам, движение было оживленным, другая тропа карабкалась вверх и, несмотря на торчащие из-под снега старые путевые знаки, несомненно, оставалась заброшенной по меньшей мере несколько сезонов. Диковинная процессия без колебаний устремилась по старой тропе. Даффи нахмурился, в нем затеплилась было надежда повстречать компанию путешественников, способную отпугнуть его фантастический эскорт. Он обернулся и оглядел примерно дюжину тварей за своей спиной. Да нет, безнадежно махнул он рукой, тут нужна или очень большая компания, или такая, где все отчаянные храбрецы.
Когда ослепительное солнце на несколько градусов перешло меридиан, они снова повернули. На новой тропе между скалистых стен не попадалось ни единого знака, но достаточно правильное направление и ровная поверхность под ногами указывали, что в свое время и по ней кто-то передвигался.
Даффи был на грани паники. «Куда ведут меня эти твари? — почти всхлипывал он. — Мы, слава богу, движемся почти прямо на восток, но теперь уже в нескольких милях к северу от намеченного маршрута. Сумею ли я отделаться от них? А если да, то найду ли дорогу к своей первой тропе?»
Крутой подъем еще несколько раз менял направление и с каждой лигой становился все прямее и шире. Было уже далеко за полдень, и Даффи набирался решимости повернуть свою лошадь из процессии, когда все доселе безмолвные существа одновременно затянули нечто похожее на песню. Это был набор отдельных протяжных нот, точно незатихающие отзвуки дюжины гигантских гонгов, и мотив, в который они соединялись, отражающийся от стен ущелья и уносящийся ввысь, наполнил глаза ирландца слезами — так велико было переданное чувство нечеловеческого величия и одиночества. И когда песня стала нарастать и достигла головокружительной высоты в неведомой гамме, поднимавшийся вверх проход вывел на покрытое снегом обширное каменистое плато.
Несмотря на безграничное изумление, Даффи на миг закрыл глаза, прежде чем вернуться к ошеломляющему зрелищу. Неимоверно древние, обточенные ветром колонны разной высоты выстроились вдоль вершины в два ряда, разделенные почти полумилей потрескавшегося камня. Даже самая низкая из колонн возносилась своей выветренной верхушкой на дюжину футов над головой Даффи, и внутри каждой могла бы свободно уместиться небольшая часовня.
Двое проводников впереди расступились, и конь Даффи без приглашения возглавил шествие. Ирландец и его фантастическая свита торжественно проследовали к центру широкого прохода между колоннами. Красное солнце висело прямо позади, и Даффи сообразил, что если смотреть в ту сторону с другого края плато, то можно увидеть солнце, заходящее ровно на западном конце гигантского зала без крыши.
«Господи, — сказал себе Даффи, — на что же походило это место, когда, неважно сколько тысяч лет назад, над ним смыкался свод? Представь сотни факелов в руках собравшихся на мозаичных плитах, образы, выписанные на высоком сводчатом потолке, мраморный алтарь выше человеческого роста, но все равно крохотный в сравнении с высящейся над ним колоссальной статуей женщины, глядящей поверх голов молящихся прямо в око заходящего солнца…»
Даффи несколько раз глубоко вздохнул, опасаясь, что разреженный горный воздух может вызвать бред. «Держись, приятель, — подбадривал он сам себя, — ты едва не преступил границу между воображением и реальностью».
Передвижение по плато заняло почти час, и когда ирландец достиг противоположного края, длинная тень уже опережала его на несколько минут. Прямо перед ним располагался большой квадратный след, и, приглядевшись, он понял, что это брешь в каменном покрытии, как будто кто-то аккуратно удалил квадратную плиту — или нет, пришло ему в голову, как будто кто-то стоял здесь, прежде чем уложили пол, и был потом убран. Он опасливо покосился вправо-влево, и сердце у него захолонуло при виде двух остатков каменных колонн, в которых, несмотря на разрушительный эффект тысяч альпийских зим, можно было ясно опознать ступни и лодыжки исчезнувшего колосса.
