Люди закричали, заметались, умирать не хотели даже рабы. Но мясники в доспехах были повсюду. Они без жалости кромсали бегущих в тщетных поисках спасения или застывших от ужаса людей, и казалось, будто бы наслаждались происходящим. Когда один из них оказался рядом со мной, я уже приготовился к смерти. Но что-то произошло рядом. Неведомо как объявившаяся здесь Катя в своих коротких доспехах, молодецким ударом раскроила шлем твари. Я смотрел как медленно падал на землю рыцарь, как медленно угасал красный огонь в глазах. Я хотел, было, стянуть шлем и заглянуть в лицо, но в тот момент не набрался смелости, а потом стало не до этого.
Поляна средь деревьев была заполнена воинами. Капитан что-то приказывал, одобрительно кричал, воины радостно галдели, под их ногами распластались десятки поверженных рыцарей. Но лужи крови были не их. Я долго оглядывался, всматривался в толпу воинов, но среди них не обнаружил ни одного выжившего лесоруба. Все лежали искромсаны на части. Словно в каком-то трансе я равнодушно, смотрел на фрагменты человеческих тел, будто был патологоанатомом с двадцатилетнем стажем.
Меня хлопнули по плечу, и от этого удара я чуть не упал. Катя улыбалась счастливо и искренне поздравляла меня с победой:
— Ты просто везунчик! — говорила она. — Ваша бригада была приманкой, и кто бы мог подумать, что в ней выживет хоть кто-то.
Я закрыл глаза и отошел в сторонку… А что еще оставалось?
Иногда человек чувствует себя щепкой выброшенной приливной волной на песчаный берег. Так бывает когда он остается без помощи и поддержки, знакомых, родственников, любящих людей, просто прохожих — один наедине со всем миром.
В последующие дни я не чувствовал себя щепкой, я просто был ей, был ничтожным кусочком мертвого дерева, бессмысленным, бесцельным и бесценным. Моя жизнь не имела цены — для окружающих она не стоила ничего…
Обрадованный успешно проведенной операцией капитан, не глядя на трупы лесорубов, велел Кате доставить меня в другую бригаду. Для него я оставался ресурсом — если меня бросить в огонь, сгорая, мое тело отдаст немного тепла.
Катя вновь стальной перчаткой хлопнула по плечу: иди мол, я следом. И я пошел.
— Ненавижу! — закричал я шепотом, когда мы остались вдвоем в гуще леса. — Как же ненавижу вас всех: этот мир, этих людей, чванливого капитана, и то во что ты превратилась Катя.
За спиной хмыкнула некогда прекрасная девушка:
— А за капитана можно и по роже получить…. Иди давай быстрее, мне еще возвращаться на построение. Завтра, послухам, планируется кое-что серьезное…
Больше мы не говорили. Катя передала меня в бригаду работающую недалеко от замка, молча развернулась и скрылась в лесу. Хмурые и о чем-то догадывающиеся лесорубы ничего не спрашивали. Они просто боялись услышать подтверждение своим догадкам. А я тоже не трепал языком — остаток дня проработал крепко сцепив зубы.
Наверно от физиологической и умственной усталости, на следующее утро не мог вспомнить ни одного лица из бригады в которой провел все эти дни. Словно после смерти рабов их образы изглаживаются из памяти. Вот только в душе остается томящая пустота…
С первыми криками петухов, ворвавшиеся в барак надзиратели подняли бездарных пинками, раздали скудную еду и выстроили перед порталом ведущим в лес. А вот тут мне вновь стало не по себе: день пошел не по обычному сценарию — на площадь рядом с человеком в черном капюшоне, надзиратели отовсюду, почти из всех изб, стали выгонять других рабов. Кроме лесорубов тут собрали и свинопасов и рабов — личных слуг воинов и прочих бездарных оборванцев. Они будто опешив от неожиданной смены обстановки, вертели головами и смотрели на всех так, что мне даже стало стыдно — будто в чем-то перед ними был виноват.
Вышедшие из вечно запертого бревенчатого дома надзиратели несли в руках охапки блестящих железок. С удивлением вперемешку со страхом, понял, что в их руках холодное оружие — нечто среднее между средневековыми мечами и длинными ножами. Надзиратели стали раздавать оружие бездарным, а когда в свою очередь я протянул руку к оружию, разносчик ножей нахмурился и показал куда-то вниз. Я глянул и рефлекторно присвистнул, только сейчас дошло, что у меня как у лесоруба уже был топор…
Я так свыкся с этой тяжестью в руке, что практически не замечал, что таскаю его большую часть дня. И то, что я не выпустил его из рук даже вчера, когда на бригаду напали красноглазые твари, осмыслил только что. Забавно.
Всю вооруженную толпу бездарных погнали через портал. Там моя бригада построилась в общую колонну, состоящую по его прикидкам сотен из двух рабов. Сами надзиратели вооружились острыми серпами и внушительного вида плетями и встали позади всех. Люди нервничали, от всех тел в воздух исходили осязаемые флюиды страха — слух о том, что воины вчера послали бригаду лесорубов на верную смерть, и использовали их как приманку, не мог ни облететь деревню пред замком.
Но долго нервничать людям из касты рабов не дали — скоро на портале стали материализоваться надменные воины, среди которых выделялась женской фигурой Катя, а затем появился и капитан. Что-то в этой грозной личности было не так, я долго морщил лоб, пока не понял причину своих сомнений. Когда по прибытию в этот мир впервые его встретил, передо мной предстало лицо греческого типа, все, включая морщины и глубоко посаженные глаза, выдавали свирепый характер их обладателя. А теперь ко всему этому добавилась еще одна черта: на правой половине лба капитана, в гуще глубоких борозд, красуется глубокий шрам в форме кратера вулкана — след от пули милиционера. Шрам останется с ним на всю жизнь, своим видом будет напоминать мне о неуязвимости и безжалостности этого… существа. Оглядев рабов хозяйским взглядом, он приказал воинам вести всех за ним.
Путь через лес занял не много времени — колоны воинов и рабов обошли ров замка и скоро вышли к плотине. Бревенчатая запруда стояла за полкилометра от разбивающихся о песчаный берег волн моря и была сейчас бездейственна. Несколько воинов-стражей прохаживались по плотине, а в ее тени сидели рабы. Я почти позавидовал им — у лесорубов не было перерывов между работой, а эти работают только в часы отлива и прилива. Но вспомнив как носятся эти рабы в эти часы, как по горло в холодной и опасной воде открывают и закрывают задвижку, конопатят щели и сдерживают воду — простил им этот многочасовой отдых.
Однако их вид все же насторожили — кажется, они были единственными рабами, которых воины не собрали здесь, на желтом песке берега. Что бы это значило?
