Он взял из рук Анри факел и ушел. Рыцарь снял с куртки кусочек кожи, подошел к воткнутому в стену факелу и рассмотрел оставленный хозяином сувенир. На лингва-франка там пером сэра Кастора было начертано: «Анри де Пень, Зартак». У Анри не было сил обижаться на ошибку в написании одного из своих бесчисленных имен. Он просто расхохотался и даже сделал большой глоток из кубка. Зачем-то приколол кожаный ромбик обратно на грудь.
Однако, крепкое здесь винцо, неудивительно, что этот брат Олексен так орал…
Анри лег на кровать, не раздеваясь. Он хотел заснуть — ему нечего было делать снаружи, это не его праздник, чужой. Но, пролежав минут сорок, поднялся и вышел в ночь. Вся огромная поляна перед ним была усеяна огнями, словно светляки беспорядочно ползали на листе лопуха.
«…в горах не помогут ни меч, ни лук, здесь выручит только верный друг…» — донес до него ветерок обрывок песни, которую орали не менее дюжины глоток.
И ему захотелось сойти вниз, потолкаться между них, стать одним из них. А чем не новая жизнь? Уехать в далекие горы, куда-нибудь к черту на куличики, в Тибет, например. Сродниться с горами, полюбить их… Ему захотелось немедленно пойти и разыскать кого-нибудь с Тибета или Казбека. Какая разница в каких горах жить, лишь бы подальше отсюда, и наплевать, что люди там не верят во Христа, он и сам-то не особо верит…
— Вот вы где! — в свете факела он увидел Жанну. Она раскраснелась и была чуть растрепанной. — Хорошо еще что, отец Кастор сказал, в какой вы пещере. А то я вас повсюду ищу-ищу.
— Зачем? — серьезно спросил он.
— Как зачем? — удивилась она, и Анри понял, что девушка пьяна. — Чтобы повторить то, что было вчера.
— То, что было вчера, повторить невозможно, — мрачно произнес рыцарь и непонятно было к чему именно относятся его слова. И тут же, повинуясь сиюминутному, страстному порыву, он предложил: — Хочешь стать моей женой, Жанна? Уедем отсюда, в другие горы, на Тибет, к примеру. Построим дом или даже замок…
Она расхохоталась.
— Да зачем мне все это? — пьяно спросила она. — К тому же, ты хоть и рыцарь, а старый. И глаз у тебя всего один. Давай лучше сейчас позабавимся, благородный ты мой, я аж вся дрожу.
Анри разозлился. Разозлился всерьез и, прежде всего на себя за то, что поддался дурацкой мысли. Может, он и найдет себе жену, только не эту распутницу и болтушку, от которой в ушах до сих пор звон стоит. Собственно, а нужна ли ему вообще жена?
— Пошла прочь! — зло буркнул Анри и, захлопнув перед ней дверь, громыхнул засовом.
— Ах ты!.. баран одноглазый! Да и черт с тобой! — прокричала она. — Я лучше к брату Олексену пойду, он пусть и не благородных кровей, но и без выпендрежей! Вчера — хочу, а сегодня — пошла прочь!
Она пьяно расплакалась, и по звуку он понял, что девушка сползла по двери и расселась на полу.
Он зло сглотнул набежавший в горле ком и плюхнулся на кровать. И сам удивился, как гулко стучит в груди сердце. Он пытался не думать о девушке, вызывал пред мысленным взором бесконечно красивые пейзажи, что открывались ему в последние дни скитаний по горам.
— Сэр Анри, ну пустите же меня! — разрыдалась за дверью девушка. — Я же полюбила вас!
Он не шевельнулся.
Она еще какое-то время причитала под дверью, затем поднялась и пошла прочь, грозя, что найдет себе другого кавалера, а сэр Анри завтра к ней в ноги упадет, но она останется такой же неприступной, как пик Страданий. Анри усмехнулся — он краем уха слышал сегодня о восхождении на этот пик.
Он привык засыпать не когда хочется, а когда необходимо, но сегодня сон не шел. И совершенно не ссора с бывшей проводницей (теперь он выберется в долину и без нее) взволновали его. Ему вновь захотелось оказаться среди этих странных людей, бредящих непонятным.
Он подошел к стене и вынул из держака факел. Медленно, чтобы не сорваться с пандуса, который даже не был огорожен (удивительно — как не падают возвращающиеся с веселья гостя, напробовавшиеся даров отца Пирса?), он спустился на поляну. Уже внизу вспомнил, что забыл в пещере кубок. Ему очень захотелось сделать еще глоток этого вина, но возвращаться не стал, просто пошел к столу, где полыхали огромные костры.
Отца Пирса уже не было, там распоряжался дюжий полупьяный мужчина, которого все называли брат Марк, и вокруг бочки уже благоухала огромная лужа. Когда Анри сказал, что забыл свой кубок, ему без разговоров дали другой. Вино действительно было очень вкусное. Рыцарь сделал еще глоток и отошел в сторону, жадно ловя разговоры. Но темы уже сменились:
— …а когда этот полоумный мне харкнул под ноги, я уж от души ему как врезал…
— …поперло на первом круге, вот и взял, а потом непруха сплошная…
— …к ослице сзади подкрался и…
— …ну, с непривычки его как начало тошнить…
— …ощипал перья у глупой курицы…
— …а я ему, дураку, и цежу эдак сквозь зубы…
Но и про горы говорили тоже — куда ж без них, родимых.
Он ходил, слушал, и ему здесь нравилось. С разговорами никто не приставал, но и когда он подходил к беседующим, не гнали, освобождали место у костра. Он не заметил, кто сунул ему в руки мягкую взрезанную вдоль лепешку с горячим мясом внутри. Спать не хотелось ничуть, хотя весь день он вышагивал по горной тропе то под гору, то на подъем. Ему было хорошо.
Но все ж надо было отдохнуть, неизвестно каким выдастся следующий день. Он вернулся к своей пещере.
На его постели лежала Жанна, на ее губах выступили пузырики, точно у младенца. Не нашла, значит, себе другого ухажера. В ее руке был зажат пустой кубок, который Анри забыл на столе перед уходом.
Анри усмехнулся и вновь вышел на улицу.
Воздух был какой-то необыкновенный, внизу не такой, и звезды, казалось, сверкают здесь ярче. Он вдруг почувствовал, что зябнет, и поспешил к одному из многочисленных костров. Он нашел один, догорающий, у которого никого не было, подбросил сухих веток из кучи, сложенной неподалеку, и уселся на лежавшее рядом с костром бревно. Огонь жил собственной жизнью и Анри уставился на него, привычно остановив взгляд на одной точке. Это был его недостаток — он любил часами смотреть на огонь. Иногда даже в ущерб делу. Только какие у него нынче дела? Только одно — спасти свою шкуру…
«Бессмертны! Слышали вы мой скромный обет!
Молил ли вас когда о почестях и злате?
Желал ли обитать во мраморной палате?»
Альбий Тибулл
Он очнулся от раздумий, когда заметил, что тьма вокруг рассеялась. Было удивительно тихо, только звонко пела о своей любви к жизни какая-то ранняя птаха.
