Однако перед лицом стремительно приближавшейся пестрой орды завывающих дьяволов сохранять невозмутимость было довольно трудно.
Харпириас бросил неуверенный взгляд на Коринаама, но тот в ответ улыбнулся и спокойно пояснил:
— Они не собираются нападать. Они знают, кто я, и понимают, что я вернулся с хорошими известиями.
— Надеюсь, ты прав, — пробормотал Харпириас.
— Вытяните вперед обе руки и держите ладони повернутыми вверх: это знак мирных намерений. Примите как можно более величественный и царственный вид и молчите.
Чувствуя себя не в своей тарелке, Харпириас выполнил указания метаморфа.
Секунду спустя отиноры окружили путешественников и с большим рвением принялись театрально подпрыгивать и приплясывать, кричать и высовывать языки, размахивать мечами и копьями, комично, совершенно по-варварски демонстрируя силу.
«Да, вероятно, суть их поведения именно такова, — подумал Харпириас, — это не более чем хорошо поставленный спектакль, способ дать понять незнакомцам, что с ними шутки плохи».
Коринаам заговорил, громко и медленно, четко произнося резкие звуки.
Нечленораздельные фразы казались полной абракадаброй, хотя некоторые слова звучали почти знакомо. Один из отиноров, высокий человек с вытянутым лицом, более вычурно одетый и раскрашенный, чем остальные, что-то сказал в ответ. Речь его была гораздо более быстрой. После паузы
Коринаам снова заговорил, явно повторяя свое предыдущее заявление Такая беседа продолжалась в течение нескольких минут, одна за другой звучали длинные непонятные тирады.
Язык этих людей, насколько мог судить Харпириас, отдаленно напоминал тот, на котором говорили все обитатели Маджипура. Как и язык горцев, он являлся трансформированной и искаженной формой маджипурского языка, едва понятной городскому жителю. Речь горцев была по сути грубым диалектом, а странное здешнее наречие, развивавшееся в далеком северном районе в условиях тысячелетней изоляции, превратилось в совершенно другой язык.
«Насколько хорошо Коринаам его понимает?» — размышлял Харпириас.
Судя по всему, достаточно хорошо. Отиноры прекратили свои гротескные прыжки и тихо стояли, окружив их кольцом. Тот, который первым ответил
Коринааму, все еще разговаривал с ним, но их разговор стал менее официальным и больше напоминал беседу. «Интересно, — подумал Харпириас, — он и есть король! Нет, — решил он, — наверное, всего лишь жрец».
Некоторые из отиноров, не скрывая изумления, во все глаза уставились на скандаров и гэйрогов, сопровождавших Харпириаса. Потом не выдержали и подошли поближе, чтобы получше рассмотреть столь странных гостей.
Один из отиноров робко прикоснулся кончиками пальцев к гладкой жесткой чешуе гэйрога Мизгууна Тройзта, техника по обслуживанию экипажей, и слегка потер ее. Хотя взгляд холодных, немигающих глаз Мизгууна Тройзта остался бесстрастным, его змеевидные волосы выразительно зашевелились от раздражения. Он отстранился на пару дюймов, но отинор потянулся за ним.
— Я не желаю, чтобы меня трогали, — сказал гэйрог Харпириасу сквозь стиснутые зубы.
— Я тоже, — заявил Эскенацо Марабауд, командир скандаров, в то время как другой отинор, привстав на цыпочки, подергал скандара сначала за густые рыжеватые волосы, покрывавшие широкую пластину его грудной клетки, а потом за нижнюю из двух пар рук, словно желая выяснить, действительно ли они прикреплены к телу.
Харпириас подавил смех. Теперь уже все отиноры энергично ощупывали скандаров и гэйрогов, и он видел, что еще секунда — и может произойти взрыв.
— Вам бы лучше это прекратить, — обратился он к Коринааму.
— Ничего нельзя поделать, — ответил метаморф. — С их стороны это естественное любопытство. Вашим людям придется к нему привыкнуть.
— А как долго мне еще вот так стоять с протянутыми руками?
— Теперь можете опустить. Мы официально приглашены в деревню. Этот жрец сказал мне, что король Тойкелла с большим нетерпением ждет знакомства с вами. Пора, принц, — во дворец короля.
Дворец правителя отиноров, как и следовало ожидать, оказался самым большим зданием в поселении: трехэтажное строение на восточной окраине, его плоский белый фасад сверху донизу был покрыт орнаментом в виде завитков, сложными, фантастически переплетенными высеченными во льду узорами. Однако внутри оказалась всего одно похожее на пещеру помещение громадной высоты и ширины, но без поддерживающих свод колонн. Такая конструкция, подумал Харпириас, наверняка дает предельную нагрузку на ледяные блоки, из которых сооружен дворец.
Огромный зал был темным, закопченным и сырым. Спертый, душный воздух оказался неожиданно теплым, но при этом отвратительно пахнущим рыбой.
Тяжелые плетеные ковры украшали стены, а пол был выстлан сухим тростником, который противно хрустел под ногами.
Единственным источником света служил большой кожаный сосуд, установленный в глубокой яме в самом центре комнаты; он вмещал целое озеро какого-то неизвестного темного масла, бесшумно горящего голубоватым мерцающим пламенем. За ним на высоком постаменте находился потрясающий трон короля Тойкеллы, похожий на платформу, сделанную из многих десятков колоссальных костей, — целый склеп из элегантно переплетающихся и плотно скрепленных вместе берцовых костей, ребер, огромных изогнутых бивней, лопаток, челюстей. Этот внушающий ужас королевский трон целиком состоял из останков громадных животных, обитающих на заледеневшей земле.
Сам король оказался вполне достойным подобного трона: совершенно лысый гигант с огромным брюхом, поразительно уродливый и абсолютно голый, если не считать полоски кожи вокруг талии и ожерелий из костяных бусин и длинных желтых зубов, болтающихся на его груди. Лицо, спину и плечи правителя украшали яркие полосы, нарисованные краской. В левой руке он держал огромный жирный кусок окровавленного мяса, обугленного с одной стороны, но в целом практически сырого, и продолжал обгладывать его, когда вошли Харпириас и Коринаам. Стайка полуголых женщин, преимущественно столь же толстых и уродливых, как и он сам, — жены? наложницы? принцессы? — расположились в ленивых позах у подножия трона.
Метаморф выступил вперед, принял позу, которая, очевидно, должна была символизировать покорность, — руки подняты высоко вверх, ладонями наружу — и приветствовал короля длинной, неторопливой речью, совершенно непонятной для Харпириаса. Когда Коринаам закончил, король некоторое время молчал. Потом оторвал кусок мяса и принялся задумчиво его жевать, внимательно разглядывая Харпириаса.
Наконец медленно, торжественно поднялся во весь свой царственный рост, все еще с куском мяса во рту, и долго говорил что-то таким низким басом, какого Харпириасу никогда еще слышать не приходилось, — его рокочущий рык больше походил на голос скандара, чем на голос человека.
