— Ни в Трименкипере, ни в его окрестностях ничего подобного нет. Однако заколоченное окно… что-то такое я однажды слышал… — он потер висок, стремясь припомнить. — Заколоченное окно… Точно! Замок в Громовом ущелье! Есть старое предание, что там из одного окна в донжоне видны отдаленные холмы, и если в какой-то урочный час их увидит мужчина, то он садится на коня и уезжает, чтобы никогда не возвращаться назад. Пропавших пытались искать, но не могли найти даже следа. Поэтому замок в Громовом ущелье перестал быть резиденцией лорда и превратился в обычный военный гарнизон, а окно в башне забили. Но все это случилось еще при жизни моего деда.
— С тех пор Громовое ущелье снова могло стать резиденцией лорда! Ты рассказывал, что мой брат заключил помолвку. Из моего видения следует, что он успел жениться, и все же оставил молодую жену, отправившись на поиски чего-то. Я еду в Громовое ущелье!
Когда мы прибыли в замок, нас ожидал довольно необычный прием. Меня впервые приветствовали на сторожевом посту именем лорда Эйнина. Но я, желая узнать все возможное о своем брате без лишних вопросов, не стала возражать, а лишь сказала, что была в разведке и новости они узнают в должное время. Может, это объяснение и было шито белыми нитками, но его никто не оспаривал, и все, похоже, радовались моему возвращению.
Джервон, со своей стороны, тоже не уличил меня в обмане, а только взглянул на меня удивленными глазами, потом опустил их, словно согласившись с моим решением. Я же настоятельно заявила о своем пылком желании увидеться со своей супругой и госпожой, потому что, как я правильно угадала, Эйнин уже был женат на леди Крунисенде.
Окружающие заулыбались, послышались смешки и перешептывание. Я догадалась, что люди всегда себя так ведут, когда свежеиспеченный муж заявляется домой. Но старший из стражи, несомненно, воин высокого ранга, отвечал, что мой неожиданный отъезд был для леди Крунисенды ударом, и с того дня она не покидает спальни. Я изобразила сильное беспокойство и пришпорила коня.
Наконец я ступила в ту самую спальню, что была показана мне, и та красавица все так же лежала в постели. Однако теперь рядом с ней была немолодая женщина, в чем-то схожая с Эфриной. Я решила, что это воспитательница из Мудрых Женщин.
Красавица с криком «Эйнин!» кинулась ко мне. Ее ночная одежда сидела вкривь и вкось, веки опухли от недавних рыданий, а глаза уже вновь струили слезы. Но пожилая женщина, внимательно взглянув на меня, подняла руку и сделала хорошо известный мне знак, на что я без колебаний ответила тем же. Ее глаза расширились, а Крунисенда уже висела у меня на шее, обращясь ко мне, как к Эйнину, и требуя, чтобы я объяснил, где был и почему ее бросил. Сделать этого я не могла, а потому вывернулась из ее объятий.
Она отшатнулась, уставившись на меня диким взглядом, в котором через мгновение проступил страх.
— Ты… переменился! О, мой любимый, что с тобой сделали!
Она истерически расхохоталась и, бросившись на меня, успела полоснуть ногтями по лицу прежде, чем я заломила ей руки. При этом она вопила, что я не тот, за кого себя выдаю.
Женщина быстро подошла к ней и, развернув к себе, отвесила ей пощечину. Вопли тут же стихли, и Крунисенда, держась за щеку, стала переводить взгляд с женщины на меня. И каждый взгляд, брошенный на меня, сопровождался вздрагиванием.
— Ты не Эйнин, — сказала женщина и выговорила фразу, также известную мне. Но раньше, чем она кончила заклинание, я перебила ее:
— Я — Эйдис. Разве Эйнин никогда не упоминал обо мне?
— Эйдис… Эйдис… — пробормотала Крунисенда. — Но Эйдис — его сестра, а ты — мужчина, настолько схожий с моим господином, что жестоко ввел меня в заблуждение!
— Я — Эйдис. Если мой брат рассказывал обо мне, то тебе должно быть известно, что меня воспитывали почти так же, как его. С детства мы в равной мере учились владеть оружием до поры, пока наши дороги не разошлись, но все же мы по-прежнему связаны. Поэтому, когда я получила известие, что ему угрожает опасность, я приехала точно так же, как он бы отправился в путь, узнав, что опасность грозит мне.
— Но… как ты узнала о его исчезновении? Он пропал среди холмов. Замок не покидал ни один гонец, и мы держали все в тайне, потому что, если она вскроется, будет хуже, — пристальный взгляд Крунисенды, устремленный на меня, выражал уже знакомую мне у других женщин подозрительность, и я знала — хоть она и жена моего брата, однако настанет время, когда она пожелает, чтобы я поскорее убралась. Но из всех женщин Эйнин выбрал ее, и потому я обязана быть с ней учтивой, хотя первейшая моя забота — исчезнувший брат, а не она.
Старшая женщина приблизилась ко мне, внимательно всматриваясь в мое лицо, словно ища на нем какой-то печати, подтверждающей подлинность моей сущности.
— Честно говоря, леди, — произнесла она, — лорд Эйнин мало рассказал нам кроме того, что лишился отца и матери и что у него есть сестра, оставшаяся среди народа, некогда давшего им пристанище. Теперь я вижу, что он мог бы поведать нам много больше, — и она опять сделала тайный знак, на который я ответила, добавив нечто от себя, чтобы она поняла — мои знания не меньше. — Значит, ты, леди, имела видение и, разумеется, знаешь, где он сейчас…
— Это чары Древних, — я обращалась к ней помимо Крунисенды, — причем не светлые, а черные. Пришли они отсюда… — минуя тупо смотревшую на меня Крунисенду, я подошла к окну, возле которого видела брата. Оно опять было прочно забито, точно Эйнин и не пытался его открыть, но когда я прикоснулась к нижнему бруску, за моей спиной раздался сдавленный крик. Я обернулась.
На постели, зажав ладонями рот, сжалась леди Крунисенда. В ее глазах застыл бессмысленный ужас. Снова вскрикнув, она без памяти рухнула на скомканные простыни.
Глава пятая. ПРОКЛЯТИЕ ЛИГАРЕТА
Мудрая Женщина быстро приблизилась и взглянула на меня.
— Это всего лишь обморок, и ей лучше не слышать нашего разговора, потому что все, касающееся Учения, внушает ей ужас.
— И все же ты служишь ей!
— Да, но я — ее приемная мать, и она не знает, чем я занимаюсь, так как с малых лет боялась проклятия, лежащего на ее роду.
— Какого проклятия?
— Того, что скрывается там… — она показала на окно.
— Расскажи мне, я — то в обморок не упаду, но сперва назови мне свое имя, Мудрая.
Мы улыбнулись друг другу, ибо нам обоим было известно, что в мире внешнем она носит одно имя, а в мире скрытом — другое.
— Да, ты, ясное дело, не лишишься чувств, что бы я тебе ни рассказала, а что до моего имени — здесь я зовусь преподобная Вирта… и еще — Ульрика…
