— Дорогой мой Саннио, я, кажется, не брандмейстер, да и пожара в доме нет, чтоб так-то спешить? — и немедленно добавил, видя, как племянник замирает на первой ступеньке, опешивший от такого приветствия: — Ну-ну, не обижайтесь, я тоже рад вас видеть. Короткое объятие — скорее уж, хлопок ладонями по плечам, — потом герцог отстранился. Саннио во второй раз за несколько минут почувствовал себя несчастным и виновным в неизвестном проступке. Он тоже сделал шаг назад, пропуская дядю к лестнице.
— Никола, нагреть воды, потом — завтрак в мой кабинет. Саннио, я надеюсь, что вы составите мне компанию за завтраком, — звучало все это резко и неприветливо.
— Да, герцог.
Гоэллон тыльной стороной ладони провел по лбу, кажется, хотел что-то сказать, потом молча прошел по лестнице, которая вела вниз, в купальню. Судя по всему, за завтраком наследнику предстояло услышать много неприятного. Почему дядя вообще вернулся так рано? Что случилось? Что и кто ему уже успел рассказать о том, что натворил племянник? И что вообще он натворил, точнее, что именно из длинного списка деяний и распоряжений вызвало подобное недовольство. Как назло, Кадоль должен был вернуться часа через два: уехал по делам в предместья, и обсудить с ним все это возможности не было.
К завтраку юноша одевался уже долго и тщательно. Удивил Ванно тем, что трижды менял решение насчет костюма, потом непривычно долго водил гребнем по волосам, пытаясь расчесать их до блеска. Одна рубаха просто не нравилась, другая оттенком не подходила к камизоле… все было не так и не то.
— Вы как на казнь собираетесь, молодой господин… — проворчал наконец Ванно, замученный тем, что Саннио раз пять проделал один фокус: одевался, смотрел на себя в зеркало, морщился и требовал другой костюм, цепь или застежку для ворота.
Чужим — дядюшкиным — жестом юноша дернул плечом, потом мрачно поинтересовался: — Почему не на свадьбу?
— Да сразу видать, что на душе у вас несвадебно… Так дела и обстояли; завтрака, время которого неумолимо приближалось, юноша боялся примерно так же, как казни. Он уже трижды перебрал в уме все, что натворил за весну: и участие в подавлении хлебного бунта, и отправленных из столицы Готье с Файе. Второе, конечно, делалось по совету Кадоля, но спрашивать герцог будет с наследника, а не с капитана охраны. Что еще? Саннио робко постучал по тяжелой резной двери кабинета герцога, услышал позволение войти и сделал пару шагов от порога. Стол был уже накрыт, увы — на двоих, значит, придется есть, хотя кусок в горло едва ли полезет. Дядя сидел на своем любимом месте у окна, и свет мешал рассмотреть выражение его лица. Влажные волосы были распущены по плечам. Слуга не стоял за креслом — значит, герцог решил поговорить с племянником наедине. Должно быть, для племянника все обстоит весьма печально.
— Ну, что вы там замерли? Проходите и садитесь… Так-так-так, нет, сначала идите ко мне… — Голос звучал тепло и приветливо; от сердца отлегло.
Объятие тоже было другим — долгим и крепким, и Саннио сделал то, о чем мечтал всю весну: уткнулся лбом в плечо герцога, и так надолго замер, чувствуя, что жизнь делается лучше с каждым мгновением. До юноши без лишних подсказок дошло, что он в очередной раз выдумал себе невесть что, приняв крайнюю усталость после дороги за гнев. Когда Реми отпустил его и Саннио вернулся в дом, он тоже никого не замечал, а что отвечал на вопросы и отвечал ли вообще — не мог вспомнить через минуту. Вышедший же навстречу Ванно показался лишь досадной помехой на пути к постели.
— Мы думали, вы вернетесь еще нескоро…
— Я и должен был. — Герцог осторожно отстранил племянника и кивнул ему на стул у стола. — Вместе с авангардом армии, в конце пятой седмицы. Но мне пришлось заехать во владение Эллуа, и там мне рассказали столько загадочного и невероятного, что я оставил командование на генерала Агро и отправился сюда так быстро, как мог. Рассказывайте, что здесь случилось.
— Вы не получали писем? — удивился Саннио.
— Племянник, вы себе как-то странно представляете войну. Случается, что курьеров перехватывают или убивают, а порой они долго ищут, куда ушла армия. — Наследник насторожился. Объяснение не показалось ему разумным. — Последнее я получил в день капитуляции, и это было письмо, написанное в первую седмицу Святой Иоланды. Это еще не так плохо. Но из письма я узнал только, что дела у вас идут хорошо…
Саннио с трудом вспомнил, что делал в то время и о чем мог написать. Ничего в столице тогда еще не происходило, а наследник сидел дома, страдая от уроков Кадоля и неожиданного возвышения. Ах, да, он же писал через пару дней после прогулки с Сореном и его приятелями. После того были беспорядки, и еще почти седмицу он был не в состоянии взяться за перо, а поздние письма на севере не догнали дядю. Сколько же всего случилось с тех пор… Сколько нужно рассказать, и как много неприятного! Все, что Саннио с таким трудом формулировал в письмах герцогу, стараясь, чтобы получалось внятно, подробно, но не слишком уж устрашающе, теперь пришлось пересказывать вновь, уже вслух. Столичные новости и то, что видел сам Саннио, то, что волновало всех и то, о чем полагалось знать лишь немногим посвященным… за девятину Святой Иоланды случилось столь многое — и ничего хорошего. Наследник с тихим вздохом отправил в рот последний кусок еще горячей лепешки с зеленью, запил травяным чаем и принялся рассказывать. Хлебный бунт, смерть министра и его дочери, арест Реми Алларэ, пропажа Бориана, ссылка принца Элграса в Брулен, безумная выходка Керо… О чем-то герцог Гоэллон уже знал и хотел услышать подробности, другое становилось для него сюрпризом. По большей части дядюшка слушал молча, изредка приподнимая брови или потирая ладонью подбородок. Никаких замечаний Саннио не услышал — и рассказ о приключениях во время хлебного бунта, и отчет о распоряжениях, которые получили владетели Файе и Готье, герцог выслушал равно бесстрастно.
— Изумительно, — подвел он итог, когда племянник рассказал все. После этого дядюшка надолго застыл, глядя прямо перед собой. Саннио сначала сидел неподвижно, потом вспомнил, что не допил чай и вообще еще не успел наесться. Он принялся за очередную лепешку. Привыкнув к тому, что есть можно вволю и того, чего хочется — даже во время полуголода последней девятины слуги ухитрялись добывать и мясо, и свежую зелень, и муку — юноша обнаружил, что плотные завтраки его не прельщают, а мясо хорошо лишь для обеда. У дяди же вкусы были ровно обратные: обильный завтрак, скудный ужин.
Потянувшись к пузатому круглому чайнику, Саннио вспомнил, о чем не упомянул в своем рассказе.
