Никто не произнес ни слова — во время церемонии говорить не принято, Джихангир только прикрыл глаза — с усмешкой, позволяя своей жене потянуть время — и молча покаяться.
И Рейна — каялась. Шуршали чаинки, журчала вода, тонкой струйкой льющаяся из носика глиняного чайничка, стучало ситечко.
Рейна — каялась перед Главой своего клана, господином души и сердца, повелителем ее дома, властелином судьбы.
Но каялась за то, что только собиралась совершить. А не за то, что уже сотворила.
Старик не произнес ни слова с того момента, как мы пришли. Ни по поводу того, что Рейна проигнорировала его распоряжение — почти тридцать мгновений мы потратили на то, чтобы переодеться, привести себя в порядок и убрать все следы… ночи. После этого утра я изменила мнение о целителях гарема — дело свое они знали на отлично — горло отпустило, глотать стало почти не больно, свежие шрамы на ладонях уже затянулись тоненькой корочкой — скрепленные плетениями и смазанные заживляющей мазью. Разбитая губа — залечена и тщательно замазана белилами, клык уже не шатался… мне пришлось открывать рот, как райхарцу, чтобы проверить все зубы.
Старик не произнес ни слова по поводу плотного шарфа на шее, скрывающего следы, ни по поводу того, что я немного прихрамывала — как минимум декаду ногу нужно беречь, хотя охватил все одним взглядом — лицо, шея, руки. Джихангиру явно доложили.
В алькове нас было четверо — слуги удалились сразу. Нечто среднее между кабинетом, библиотекой и комнатой отдыха — Глава явно тяготел к южным традициям, потому что сидеть нам пришлось на традиционных подушках, на полу.
Рейна заваривала чай, Джихангир ждал, прикрыв глаза, я — крутила пиалу и вдыхала аромат чая, пытаясь разложить на составляющие. Первый Наследник — недвижимой статуей застыл за плечом отца. Его я рассматривала вскользь, с особым интересом — тоже переодетый в чистое, в строгий традиционный кафтан, он даже успел нацепить траурную ленту на лацкан… как будто его на самом деле волнуют жертвы пожара. Три раза «ха».
Это я находила особенно извращенным — неукоснительное соблюдение традиций. При любых обстоятельствах. Траурная лента по событию, которое… ещё не случилось.
По-сути, они сказали ему всё. Прямо и сразу. Жена и сын.
«Каюсь. Признаю и осознаю свою вину.» — украшенная подвесками и тяжелыми шпильками голова Рейны склоняется в поклоне — настолько низком, что только последние из слуг выполняют его так.
«Скорблю о потере. Буду помнить» — это траурная лента сына. Плоть от плоти и кровь от крови.
Они — честны. Извращенное понятие чести даже здесь и сейчас диктует свои правила. Джихангир… не глуп, нет… иначе не смог бы удерживать клан так долго, но даже сильные — могут ошибаться. Особенно — сильные, и те, кто больше всего полагается на свою силу — ума, внутреннего источника, артефакты.
Если ты — слаб, ты всегда ждешь подвоха. Как только ты начинаешь полагаться на свою силу — ты уже мертв. Может это и есть главная ошибка, которую совершил дядя? В Левенсбрау? Решил, что он — самый умный и сможет переиграть всех.
Так же, как Джихангир. Сейчас.
Сквозь полуприкрытые ресницы изучала Старика, сидевшего во главе стола, полностью отключив эмоции.
Нам — не договориться. История не имеет сослагательного наклонения. Время течет только в одну сторону. Есть время быть на вершине горы, и есть время упасть к подножию. Всё циклично.
У меня есть рычаги воздействия на Рейну, но нет — на Джихангира. Глава южного клана — это не мой уровень. Я даже не женщина для него пока, даже не предмет обихода. Просто — ресурс, который он хочет получить.
Это значит, мне нужен Глава, с которым договориться можно. И это значит только одно — нужно просто убрать этот узел из плетений.
«Нет Джихангира — нет проблем. Нет никаких новых долгов Блау. А Кораи… должны быть слишком заняты в ближайшие пару зим, чтобы уделять нам время».
Джихангир не отступится. Отмотает плетения назад, затаится, и опять будет ждать. Повода, чтобы поймать Блау, или… создаст повод сам. Такие как он могут ждать много зим, много воды утечет по горным рекам, много раз сезоны цветения сменят друг друга… ждать, чтобы ударить. Не сможет поймать дядю — поймают Акселя, а у меня всего один непутевый брат.
Джихангир угроза для Блау. А угроза — должна быть устранена. Это — война. Здесь и сейчас. Война, в которой моя семья должна выжить.
Старуха закончила. Нацедила, изящно отодвинув рукав в сторону, отдельную пиалу, сиротливо стоявшую посреди большого круглого, богато украшенного подноса. Поднялась с колен, величаво и медленно, прошла к Старику и опустилась на колени, подавая чай.
«Каюсь. Признаю твою власть» — поднос висел в воздухе, Глава не пошевелился, и даже не открыл глаз. Мгновения текли, Рейна стояла на коленях, пока, наконец, Джихангир не поднял руку и не взял предложенный дар.
Я немного приподняла пиалу, салютуя Главе пиалой — «Это просто война. Ничего личного».
Первый глоток он сделал не торопясь. Смакуя, чтобы терпкий вкус растворился на языке, согревая теплом. Второй. Третий. Маленькие пиалы — ровно на три глотка.
Вряд ли старик чист, нельзя остаться чистым, управляя таким кланом, но даже он… не заслужил. От тех, кто далеко — спасет купол, ударить в спину могут только те, кого подпустишь близко.
Ближе некуда.
Тень торжествующей улыбки первого Наследника, который стоял за спиной Старика, я буду вспоминать долго.
Старик пил вторую пиалу — так же, не торопясь. Меня бы устроил другой вариант, но этот — старуха выбрала сама, и поэтому меня не интересовало, сколько зим жизни она положила сегодня на родовой алтарь за нарушение клятвы мужу — хранить и оберегать, и — главе. И чем она заплатит за откат сыну — «возьму на себя».
Старик открыл глаза, только когда допил вторую чашку — Рейна проследила, чтобы выпил всё до капли, и потом снова заботливо наполнила пиалу. В третий раз.
— Нападение шекков — это прискорбно… мой внук… не справился — Джихангир бросил быстрый резкий взгляд в сторону старухи. — Он был… слишком юн и у него не хватило сил…
— Прискорбно, — откликнулась я тихим эхом.
— …его самоуверенность извиняет молодость… и он уже понес свое наказание… высшее наказание — это смерть… виновный — наказан…
— Наказан.
— У нас всегда были… семейные отношения между нашими родами… помолвка, — Джихангир помедлил, — … этот свиток стоит закрыть… с этого момента северная птичка — только гостья этого дома… желанная гостья…
Но он не сказал, что не откроет новый.
Пергамент мне подал будущий Глава — лично — формулировки были стандартными и составленными по всей форме — предыдущие соглашения аннулировались, вира была положенной в таких случаях — род не смог обеспечить безопасность гостье и признает вину, долгов нет, обязательств нет.
Если я поставлю оттиск силой, подтверждая — свиток уйдет дяде, и, когда Глава Блау поставит печать — старая глава будет закрыта.
Родовая сила вспыхнула темным облаком и облизнула пальцы, я поднесла печать — «свидетельствую».
— У Вайю Юстинии Блау нет претензий к клану Корай, — проговорила я стандартную формулу.
Старик медленно кивнул в ответ — ещё один взгляд на Рейну — я не успею покинуть гарем, как он получит ответы на свои вопросы.
— Южное гостеприимство выше всяких похвал, родичи всегда будут желанными гостями на Севере… клянусь, — сила вспыхнула повторно, облизав родовое кольцо, — оказать им такой же радушный прием, как был оказан мне на Юге.
Рейна резко подняла на меня взгляд и я улыбнулась одной стороной рта — вторая двигалась плохо — целители использовали все доступные плетения, чтобы привести меня в форму.
Ни шагу на мой Север. Я поклялась силой.
Когда меня проводили на женскую половину — все вещи были уже собраны, артефакты вернули — и я, пересчитав свои кольца, спешно натянула их обратно.
«Если на то воля Немеса, мы встретимся очень скоро, девочка… ты не успеешь покинуть Юг, и дашь ответ…» — прощальные слова старика звенели в голове.
