— Я выслушала вас, — сказала Севайин. — Я услышала все, что мне нужно было услышать. Это ничего не меняет. Я выбрала в мужья Высокого принца Асаниана. Отказываясь от него, вы отказываетесь и от меня. — Она взглянула на своего отца. — Ну что же, зверь станцевал перед твоим народом. Хорош ли был танец? Понравился ли он тебе? Должен ли бедный зверь теперь вернуться в свою клетку, или ему позволят воссоединиться с супругом?
Мирейн не рассердился. Казалось, он даже гордится ею. К тому же он никогда не вмешивался в дела, с которыми его наследник прекрасно справлялся сам. Он откинулся на спинку кресла, скрестил на груди руки и сказал:
— Нам с тобой необходимо рассмотреть некоторые вопросы. На принятие решения уйдет целая ночь. Задержишься ли ты ради этого?
Севайин могла бы отказаться. Он предложил это ей, однажды уже обманувшей его доверие. Но Мирейн Ан-Ш’Эндор всегда дарил провинившемуся еще одну возможность. После этого он становился беспощадным. — Я останусь до утра, — был ее ответ. Он кивнул. Севайин не раздумывая подошла к нему, встала на колени, поцеловала его руку и взглянула ему в лицо. В его ясных и спокойных глазах вспыхивали искорки силы. Севайин вздрогнула. Перед ней был король и император, великий военачальник, маг и жрец, и смерть всегда следовала по правую руку от него. Но сейчас, взглянув на него, она увидела, что смерть положила свою печать на его темную блестящую кожу.
* * *
— Саревадин!
Она стояла у края рядов кавалерии и смотрела поверх разрушенных стен города туда, где садилось солнце и лежал лагерь Асаниана. Она знала только то, что Хирел жив, и ничего больше. Их разделял щит магии. Севайин пыталась пробить в нем брешь, но все ее усилия были бесплодны и приносили лишь боль.
Когда за ее спиной раздался голос отца, она уже была готова вскочить на Брегалана, послать к чертям все обещания и устремиться на выручку своему принцу. Она порывисто повернулась к Мирейну, охваченная испугом и чувством вины.
Взгляд Мирейна устремился туда, куда только что смотрела Севайин. Он пришел один. В своем простом килте, в кожаном плаще, подбитом овечьей шерстью, и с волосами, заплетенными в косички, император напоминал обыкновенного воина-наемника. Он похлопал Брегалана по холке, и жеребец перестал щипать зимнюю пожухлую траву, поднял голову и нежно фыркнул в знак приветствия. В этом мире у него было всего несколько двуногих братьев, и одним из них был Мирейн. Такой же, как Севайин и Хирел.
Севайин слегка дрожала. Солнце село, ветер крепчал, а ее платье было роскошным, но не таким уж теплым.
Мирейн укутал ее своим плащом. Она было воспротивилась, но вздохнула и подчинилась. В плаще оказалось намного теплее, чем без него, а кроме того, она не видела никаких причин отвергать отца. Он делал лишь то, что должен был делать.
Она закрыла глаза. Он делал это снова. Будучи Солнцерожденным. Искушая ее разум своими безумствами. Именно он начал эту войну; именно его непреклонность привела ее сюда, и было очень похоже, что эта непреклонность станет причиной его гибели.
— Почему? — требовательно спросила Севайин. — Почему ты делаешь все это? Он не торопился с ответом.
— Потому, что я сын моего отца, — сказал наконец он. — Я был рожден для того, чтобы покорить Золотую империю. Чтобы заставить мир поклоняться Аварьяну. Чтобы принести свет туда, где его никогда не было.
— И вторгнуться в страну, правитель которой предложил мир?
— Я подарил ему мир. Целых десять лет мира. Я ждал и наблюдал, как он укрепляет свои армии, подстрекает племена моих приграничных земель к бунту и позволяет своим работорговцам шнырять поблизости от моих границ. Он переманил гильдию магов в Кундри'дж. Он послал своих колдунов даже в Эндрос, и они принялись нашептывать простым людям, чтобы те вернулись к старым черным ритуалам и как можно больше убивали во имя давно и прочно забытых богов. — Но разве ты не делаешь то же самое во имя Аварьяна? Мирейн вздохнул и чуть крепче обнял ее за плечи. — По моему приказу не брали рабов и не приносили в жертву детей.
— Верно, но тем не менее города лежали в развалинах, а твои армии пресытились кровью их детей.
— Война всегда отвратительна, Саревадин. Но я приношу справедливость туда, где ее не знал никто, кроме князей. Этот край опустошен, и его народ ограблен тысячей богов, а я несу им свет одного, истинного бога.
Она повернулась к нему лицом и прижала к его груди дрожащие руки, еле сдерживая гнев. — Это случилось бы и без твоей войны. Неужели ты не понимаешь? Неужели не видишь? Мы сделали это, отец. Пока вы, великие императоры, вызывали друг друга на поединок, угрожали друг другу и собирали ваши армии, мы с Хирелом заключили наш собственный мир.
— Я понимаю, — сказал он спокойно. — Я понимаю, что гильдия магов ухватилась за безрассудную и нелепую идею и воспользовалась ею, чтобы добиться собственной выгоды. — Севайин хотела было запротестовать, но он не дал ей говорить. — Я не против брака по любви. Я и сам так женился. Много лет назад я поклялся, что если бог дарует тебе такое же счастье, то я не стану препятствовать ему. Во мне нет неприязни к твоему избраннику. При других обстоятельствах я сам бы настоял, чтобы ты выбрала его. Но мы уже миновали черту, за которой остались логика и простота. Мы пересекли ее еще до того, как ты отдалась в руки магов. У Севайин перехватило горло. Она с трудом произнесла: — Ты не хочешь бескровного конца. Ты хочешь поставить ногу на грудь Зиад-Илариоса, хочешь увидеть, как будет умирать его народ. Потому что они молятся не тем богам. Потому что они считают, что твой отец — ложь и вымысел. Мирейн коснулся ее обруча. — Но ведь это и твой бог, Саревадин. Она отбросила его руку от себя, разорвав его чары. — Мой бог — это не твой бог. Мои видения не похожи на твои. Ты считаешь мою надежду наивной, словно я ребенок, желающий остановить смерть при помощи лаврового венка и песни. Но ребенок не я, а ты. Образ, по которому ты пытаешься создать мир, неверен, как неверна и вредна разрушительная деятельность черных колдунов. Ты слеп, потому что считаешь врагом единственного человека, который мог бы стать твоим союзником.
— Асанианская дружба — это дружба змеи: красота снаружи, яд внутри.
Севайин глубоко вздохнула, приказывая себе сохранять спокойствие и думать. Помнить, что люди умирали за слова менее обидные, чем те, которые она бросила ему в лицо и которые он воспринял с почти пугающим спокойствием.
— Отец, — сказала она, — давай предположим, что ты позволил нам осуществить наш замысел. Это не причинит тебе вреда. Если все получится, ты станешь основоположником великого мира. Если наш план провалится, ты скажешь, что мы, дети, убедили тебя с помощью магии и нашего юношеского безрассудства. И тогда ты сможешь возобновить войну. Ты знаешь, что победишь. На твоей стороне бог. — Это мне известно, — сказал он. — Но у тебя больше нет сына.
