Снова сев на каганский престол, Севолод вскоре начал тяготиться присутствием в столице своего тестя и его войска, которые и были фактическими хозяевами города. Полавы сделали своё дело и больше в них нужды не было. Тем более, что содержание иноземного войска в городе обходилось очень недёшево. Теперь Великий Каган пытался найти любой способ, чтобы выпроводить своих вчерашних союзников восвояси. Но Бурмидор не спешил.
Для начала, он приказал взять под стражу всех не надёжных, по его мнению, людей. И первыми стали Радослава, её сёстры и младший брат Позвизд, а также несколько преданных ей бояр и старшин. Севолод был вынужден согласиться.
Каганских родственников поместили под домашний арест в великокняжеском сеннике. Остальных же попросту кинули гнить в темницу.
* * * * *
- Я много о тебе слышал, прелестница. О твоём уме и красоте, - вкрадчиво говорил Бурмидор, бесцеремонным, пристальным взглядом рассматривая, стоявшую перед ним Радославу, - А теперь вижу – врут люди.
- Вот как?! – княжна бросила на него быстрый взгляд, полный презрения.
- Во истину врут! – воскликнул король, - Ты гораздо прекраснее, чем все говорят! Ты просто божественно хороша. Давно я не встречал такой дивной женской красоты. Позволь твою ручку.
- И поэтому ты решил посадить меня с братом и сёстрами в поруб? – холодно ответила княжна, не двигаясь с места.
- Помилуй, дорогуша, - всплеснул руками Бурмидор, - Разве же это похоже на поруб?
Он обвёл взглядом горницы каганского сенника, в которых поселили под домашний арест княжну и её родственников. Да, они жили здесь в несколько стеснённых условиях, но в остальном всё было привычно. Кормили пленников с каганского стола, постели и одежды были прежними. Даже все домашние развлечения остались, как и раньше. Ограничения касались только перемещений. Им запрещалось выходить из стен дворца. Не позволялось также принимать гостей и писать письма. В целом же, Бурмидор был прав, такое заключение едва ли можно было назвать суровым.
Севолод опасался, что его сестра и её сторонники могут опят войти в сговор с Яррилой или Ратимиром и потому не препятствовал ограничению их свобод. А полавский король и вовсе зачастил с визитами к знатной пленнице. Хоть и был он уже не молод и далеко не хорош собой, а с возрастом и вовсе заметно погрузнел, но до женского пола оставался по-прежнему очень уж охоч. Ещё смолоду слыл он ветренником и был весьма сладострастен. Не упускал ни одной смазливой юбки в своём королевстве. Теперь же он всерьёз увлёкся красавицей-княгиней.
Радослава оставалась к нему холодна и непреступна, чем ещё сильнее распаляла его желание. Он разглядывал молодую женщину, как старый волк ягнёнка. Его толстые губы расплылись в широкой улыбке, обнажая щербатый рот. Он пригладил широкой ладонью свои редкие засаленные волосы на голове и снова сделал попытку любезно заговорить:
- Отчего же ты так не мила со мной, красавица? – залебезил он, - Я ведь ничего дурного ни тебе, ни твоим родственникам, да и всему народу вашему не сделал.
- Конечно, только город наш захватил и свободы меня лишил. А более ничего дурного, - рассмеялась Радослава, - Разве же у нас, неблагодарных, может быть повод для недовольства? Может тебе ещё и в ножки за то поклониться?
Насмешливый, почти издевательский тон княжны сильно задел короля. Давно с ним никто так не позволял себе разговаривать. К такому обращению он не привык. Лицо его побагровело:
- Если понадобится, то и поклонитесь, - проговорил он еле себя сдерживая, - Не надо испытывать моё терпение, женщина.
Чтобы не накалять обстановку, Радослава молча отвернулась к окну и больше не произнесла ни слова. На фоне большого оконного проёма четко вырисовывался силуэт её стройного стана с восхитительными женскими формами. Одного этого вида было достаточно, чтобы быстро остудить накативший было гнев Бурмидора. Он тихо подошел к княжне сзади и взял её за плечи:
- Прости меня, прелестница, - миролюбиво проговорил он, - Это ведь не ты пленница. Это я пленён твоею красотой лепой. Прости, коль обидел. Люба ты мне. А под стражу взял – так это же временно и лишь для твоей же безопасности. Будь со мой ласкова, моя голубка и всё пройдёт.
Он попытался её обнять, но Радослава резко развернулась и высвободилась из его рук:
- Вот ещё чего удумал! – воскликнула она, - И скольким девушкам ты каждый день поёшь эти сладкие песни? Я не столь глупа, Бурмидор.
- Только тебе, моя прелесть, - не моргнув глазом, соврал старый король, - Все остальные мною теперь враз забыты. В моём сердце только ты.
- Ты ведь женат. Не забыл?
- Так и что же с того? – искренне удивился Бурмидор, - Когда это кому мешало. Жена и есть жена. А с тобой у нас всё по-иному будет. Ты мила моему сердцу по-настоящему. Я бы женился на тебе, красавица, будь ты нашей веры.
Радослава внимательно посмотрела на старого и толстого полавского короля, пытаясь понять всерьёз он говорит или нет. Весь вид Бурмидора не оставлял сомнений в его намерениях. Он буквально дрожал от нетерпения, как юный отрок перед первым свиданием. «Вот уж во истину: седина в бороду, бес – в ребро!» – с досадой подумала она про себя.
- Прости, Бурмидор, - сказала она вслух как модно более ласково, - Но это невозможно. Ты стар, женат и не признаёшь нашего Светлого Духа. Не могу я стать твоей.
- Так и не нужно лишних церемоний. К чему все эти условности брака, коли я люблю тебя всей душой? Обойдёмся и без них. Будь попросту со мной, и я озолочу тебя, весь мир кину к твоим ногам, - вкрадчиво говорил он.
Полавский король подходил все ближе и ближе, обдавая девушку своим тяжёлым дыханием. Глаза его блестели.
- Я княжна из рода великих склавинских князей, - гордо выпрямилась Радослава, - Я готова выйти замуж за достойного человека. Но никогда не стану чьей-то наложницей, словно простушка. Грех это. Посторонись, Бурмидор.
И решительно оттолкнув распалившегося кавалера, она скрылась в соседней комнате, хлопнув дверью.
- Ничего, строптивица, дай срок. Ты будешь моей! – крикнул ей вслед король Полавы.
* * * * *
По договорённости с Бурмидором, полавы должны били покинуть столицу и вернуться домой, сразу после «восстановления справедливости». Но неделя шла за неделей, Севолод уже давно вернулся на свой престол, а иноземцы и не думали уходить. У святоградцев стали закрадываться подозрения, что они и вовсе хотят перезимовать в столице на их харчах. Бояре тоже недовольно ворчали. А более всех недовольство высказывал Верховный волхв Исидор, вернувшийся вместе с Севолодом к исполнению своих обязанностей.
- Полавы всюду бесчинствуют и народ грабят, - сетовал он Великому Кагану, - А хуже того, веру нашу истинную притесняют, охальники. Того и гляди схинии закрывать начнут и поклоняться Светлому Духу запретят. Насадят нам тут свои западные культы.
- Ну, полноте, владыка, не сгущай краски, - отвечал с раздражением Севолод, - Уверен, до такого не дойдёт.
- Дык всякое произойти может, государь, - не унимался волхв, - Гляди, вон из Полавы ужо всякие западники понаехали. Не к добру они здесь. Чует моё сердце, неладное они затевают супротив нашей веры. Подумай об том, пока не поздно.
- Ладно, ладно, владыка, подумаю.
Но что было делать? Сам Великий Каган не чувствовал себя хозяином в своём же доме. Даже каганские покои занял тесть и его чванливые воеводы. А Севолод с женой обосновался в боковом крыле, где раньше жили при дворе нарочитые люди Велимира. Надо было что-то предпринять. И Севолод решил подключить жену, чтобы уговорила отца вернуться домой.
Княгиня Анна, урождённая полавская принцесса, была женщиной властной и самолюбивой. Она с детства тяготилась тиранией отца. Потому и с радостью согласилась выйти замуж за склавинского княжича, лишь бы вырваться из родительского дома. И она не меньше мужа стремилась к власти и тяготилась жесткой тиранией своего свёкра Велимира. Став Великой Каганшей она, наконец, смогла удовлетворить свои амбиции. Быть правительницей огромного государства было весьма лестно для неё. Но продлилось всё это не долго.
