Юноша под ним тихо стонал сквозь стиснутые зубы. Слезы беззвучно капали с его лица.
— Я никуда не уйду, — холодно отозвался Кирилл. — И если ты не хочешь, что бы мы тут и сейчас нарушили закон о неприкосновенности Воинов — ты прекратишь, и продашь этого раба мне.
Воин внимательно вгляделся в глаза мальчика стоящего перед ним. Синие пламя ярости и такой тоскливой ненависти водоворотами кружило на дне этих колодцев, что он невольно вздрогнул. Словно перед ним стоял и вовсе не мальчишка, а какое-то совершенно иное создание. Северянину внезапно вспомнили слова их оракула, который предупреждал, что желания неба должны быть выполнены, если он не хочет, что бы кара настигла его позже… И сейчас он видел бушующее небо в глазах стоящего перед ним маленького Воина Мирейи.
— Забирай так, маленький Воин, — принял он решение, отпуская строптивого раба. — Он твой.
Мальчик медленно кивнул и шторм в его зрачках поутих. Он развернулся и зашагал прочь из комнаты, не смотря следуют ли за ним Сухмет и его новое приобретение.
Лишь войдя в свою комнату, он оглянулся. Восточный воин поддерживал все еще обнаженного юношу, который смотрел изподлобья.
— Зачем ты это сделал? — хриплый сорванный голос.
Сухмет осуждающе покосился на свою ношу, но промолчал.
Кирилл сел на кровать и устало поднял на них глаза:
— Считай, что я выплачиваю старый долг.
— Я опозорен, — юноша высвободился из рук Сухмета и опустился на пол, обнимая худые колени руками.
Кирилл устало потер виски руками:
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать, — глухой ответ.
— Моему брату, — помолчав, начал говорить принц. — было четырнадцать, когда его изнасиловали. Но он не сломался и не говорил, что был опозорен. Он отомстил своему обидчику и стал одним из самых могущественных людей, которых я только знаю. И если ты собираешься поступить по иному, то тогда тебе лучше вернуться к своему хозяину прямо сейчас. Потом тебе будет нравиться твое положение, и ты начнешь получать удовольствие, втихую ненавидеть своих хозяев за это.
— Что ты понимаешь?!.. — поднял голову пленник, и глаза его полыхают.
— Помолчи, — поморщился Кирилл. — Мой брат трижды вытаскивал меня из-под того, кто был моим отцом. Но на четвертый его не было рядом, а у меня не достало сил и хитрости защитить себя. Мне тогда было девять лет. Поверь, тебе повезло намного больше, чем мне или моему брату. Ты еще что-то хочешь сказать?
Увидев потрясенное лицо пленника, мальчик только качнул головой:
— Сухмет, — он взглянул на восточника, который стоял изваянием, боясь пошевелиться. Если бы он только знал. Он бы не за что не допустил. Что бы господин смог все это увидеть. Ни за что. — Одень его. Сними ошейник. Он свободный человек. И устрой куда-нибудь. Если захочет — останется, нет — собери ему все необходимое в дорогу. А теперь выметайтесь оба из моей спальни, я дико устал и хочу спать.
— Да, мой господин, — медленно кланяется Сухмет и подхватывает теперь уже бывшего раба. — Идем…
Кирилл упал в подушки, как только за ними закрылась дверь, и беззвучно заплакал.
Глава двадцать девятая. Прибытие
Сиган задумчиво крутил кружку с пенистым пивом. Его взгляд выглядел затуманенным, в таверне все притихли, потому что когда у Сигана Убийцы такое лицо, то будет история. Точнее будет История. В моем капитане пропадал настоящий дар сказителя. Если бы не его происхождение и последующие из этого обстоятельства события, когда он стал пиратом, а затем и мое появление вкупе с богиней, которой он отдал свою верность и душу…
Наверное в каждом жреце Лейлы пропадал еще какой-нибудь талант, потому что не зря же Кэртис так удивлялся и печалился тому, что я не стал бардом в свое время. Так и с Сиганом. Он воистину был Сказителем…
— Его имя было Рэдис Кровавый. И многие полагали, что был он больным садистом и убийцей, — тихо заговорил капитан, и в таверне наступила почти мертвая Тишин. О Рэдисе Кровавом слышали слишком многие и легенды эти были одна кровавее другой. — Славился сей славный пират тем, что убивал своих пленных, живьем разрезая на куски, которые затем высылал строптивым родственникам, отказавшимся платить выкуп. Не щадил не детей ни женщин. А особо красивых отдал на потеху сиренам… Говаривали, что владел он колдовством, ибо был неуловим, однако мало кто помнит, кем он был до этого.
Наверное, в этот момент притихли даже мухи на потолке, потому что о прошлом Рэдиса Кровавого не знал вообще никто. Откуда Сиган узнал, я мог только догадываться. Однако, если он упомянул сирен, то возможна одна из них рассказала ему историю…
— Он был хорошим человеком, отличным моряком и верным своей стране солдатом, капитаном своего корабля. Его тогда звали Рэдис Золотой Барс, но позже никто не вспоминал это красивое прозвище. Верность своему Правителю и сыграла с ним злую шутку. Однажды этот благородный человек, которого любили и уважали его подчиненные и соседи, полюбил и любовь эта была взаимной. Она была Певицей. И многие очень многие завистливыми взглядами с тех пор провожали спину благородного капитана. Сам Правитель благославил их свадьбу тогда одарил капитана свадебным подарком в виде ожерелья для прекрасной шейке его жены.
Потом у этих двоих родилась дочь и не было более счастливого человека на всем Эмире… Но в их стране поклонялись не Доэру Солнечному а самому солнцу, варварский культ был, сейчас о ем почти и не помнят, а тогда…
Сиган отпил из своей кружки, и горестно покачал головой.
— Приказ Правителя громом среди ясного неба прозвучал для всех жителей той несчастной страны. Сотня девочек должна была быть принесена в жертву Солнцу, заживо сожженные на главной площади перед храмом Солнца. И по жребию судьба эта была уготована дочери Рэдиса Золотого Барса. И он дрался с теми. Кто пришел за его дочерью, а рядом насмерть стояла его жена, и за их спинами стояла его команда, которая без колебаний пришла на помощь своему капитану, прослышав о беде…
Тихий одобрительный выдох пронеся по таверне.
— Но воины Правителя все же положили большую часть его матросов, а дочь и жену забрали с собой, когда он упал истекающий кровью на пороге своего дома. В полдень заполыхал жертвенный костер, а капитан все-таки смог прийти, раненный, окровавленный, страшный, он смотрел пустыми глазами, как корчатся сотня детских тел в жадных языках пламени, он видел как с криком вырвалась из рядов, окружающей её стражи, его Певица и бросилась в огонь, интуитивно находя свою дочь, обнимая её и сгорая вместе с ней. А в руках капитан сжимал окровавленное ожерелье, подаренное на свадьбу его Правителем. Жертвенных детей нельзя было хоронить, да и мало кто мог разобрать, чьи кости и прах смешались в тот день на костре.
