— Там, — Он мотнул головой за спину. — Ручей. Свежей водой запасемся, и лошадей напоим.
Влада нетерпеливой рукой распустила вязки мешка с дорожными припасами, расстелила холстину, высыпала на нее десяток сухарей и нарезала толстыми ломтями чуть не до черна прокопченый кабаний окорок, пахнущий дымом и травами.
— Никогда не думала, что простой сухарь окажется таким вкусным. — Заявила она, с хрустом разгрызая черный сухарь. — Ем и урчу, как псенок.
— Мала ворона, да клюв велик. — Усмехнулся Радогор, оценив по достоинству ломоть кабанины, который она крепко держала в своей руке.
— Это где ты ворону увидел? — Встрепенулась она. Хотела подняться, но уже разнежилась, чувствуя, как желудок наполняется теплом, а глаза закрываются от сытости. Да так, с сухарем в одной руке, и с кабаниной в другой, уютно устроилась на его коленях. — Погоди у меня, узнаешь какой клюв, если не забуду.
В синих глазах небо утонуло. На губах счастливая улыбка.
— Лежу на твоих коленях и, вроде не Влада я, а пылинка крохотная. Ветерок пролетит, подхватит и не заметит. А совсем не страшно. Только душа замирает, стоит подумать о том, как велик наш мир, как необъятна земля. Жила в батюшкином тереме и дальше городской стены не заглядывал. Думала, тут и край за дальним лесом. А дальше леса черные, грозные… глаза злые выглядывают из — за деревьев. У тебя на руках сидела, и то твоими ладонями заслонялась. Сейчас же лежу, глядя в небо. И совсем не боязно. И сердце на все по иному откликается. И так за самый дальний окаем заглянуть хочется. Что и сказать не знаю как. И на душе тревожно совсем иначе.
Радогор слушал, не перебивая. И ему знакомо было это чувство. Точно такие же думы донимали. Наслушаешься старого волхва и до утра уснуть не можешь, пытаясь угадать, где же все это помещается на земле. И есть ли край всему? А за краем что?
— Правду ты говоришь, дивно все Род устроил да уладил. Уж так дивно, что и словом все не обскажешь.
— И не надо. Не думала, сказала. Уладил. С тобой слово схожее. У — ладил. С — ладил. На — ладил. Лад. Лада, Ус — лада. Разве удумает человек такое? Чтобы каждая буквица, каждый вздох, как ты сама.
Влада, слушая его, на руках вскинулась и в его глаза снизу заглядывает. Услада! Сама бы до такого никогда не додумалась. По телу сладкая истома разлилась.
— Только Роду и под силу такое. Сидит где — то на высоком месте и горбится от горя, когда видит, когда видит, как люди этот лад, им заведенный, рушат. И Макошь от огорчения в своей светелке нет, нет, да веретено из рук выпустит. И все из рук валится потому, что слеза глаз застилает. Перепутается пряжа, порвутся нити в ее руках и сколько жизней не досчитается потом Род? А рядом Марана ждет, не дождется, в оконце решетчатое заглядывает. А то изловчится и сама нити порежет.
Радогор замолчал, глядя остановившимся взглядом перед собой. Лада боялась пошевелиться. Чтобы не вспугнуть его мысли.
— И чтобы не жить. Чтобы не ладить? — Тяжело, с надрывом вздохнул. — Так нет же. Обязательно появится У — род. И Лада отвернет свое лицо от людей. И Макошь, слезами ульется, все нити перервет. Сколько их сразу оборвалось, когда на бэрий род наскочили из — за окаема? И работает она без устали, и веретено в ее руках вертится, и нить нескончаема, а слезы мешают. А Мара рядом, успевай только нити подбирать.
— Услада! — Прошептала она, щурясь от солнца… и счастья. — Хорошо то как. Услада… я и не знала, что это тоже я. Никто так раньше меня не звал. Ни батюшка, ни матушка. Даже няньке старенькой в голову не пришло.
Прижалась тесней к нему, но он осторожно приподнял ее голову с колен и встал. Чужой, далекий! И глаза смотрят холодно и жестко. Не на нее. На кого — то другого, кого рядом с ней видит. Пока поднималась, он уже в седло сел и взглядом торопит. И всегда так. Только до чего хорошего доберется, так сразу заспешит, заторопится.
— К ночи надо до трактира добраться. — объяснил он причину такой поспешности, заметив ее недовольный взгляд. — Ратимир сказал, как раз на дороге стоит.
Но ближе к вечеру она закапризничала, решительно заявив, что ни в какой трактир и ногой не ступит так, как клопов тьмы тьмущие, а тараканы у них в пастухах ходят. И многое другое, чему сам Род еще названия не придумал. И каждый из них только и ждет, чтобы изгрызть ее до самых косточек. Уж лучше она будет комаров кормит, которых к тому же пока и не видела, чем пойдет с ним в трактир.
Спорит не стал. Комаров кормить, так комаров…
Но на всякий случай спросил.
— А зубы от сухарей не заболят?
Но она про такие мелочи и помнить не хотела. И заторопила коня. Даже полянку выбрала сама. Пока расседлывал усталых коней, еду выложила на холстину и для костра хвороста натаскала. Радогору осталось только огонь разжечь.
— Леших ночью не забоишься? Кричать не будешь? — Ухмыльнулся он ей прямо в лицо, с хрустом надкусывая сухарь.
— Сам сказал, один он остался на всю округу. Да и знает он меня. И забоится он пугать. Берегиня озлится тогда на него. — дерзко ответила она ему. — Или делать ему больше не чего, как добрых людей на дорогах пугать?
— А не добрых?
— Не добрые, те сами кого хочешь напугают. — Снова бойко отозвалась она, готовя постель для них из травы. — А против них мечи наготовлены.
Радогор не мешал ее возне. Сидел, нахохлившись, как старый ворон, уставив не мигающий взгляд, в догорающий огонь, изредка вороша угли. И тогда искры, разлетающиеся из — под его палки, скупо освещали его хмурое, сосредоточенное лицо.
Она же, закончив приготовления, упала в траву, повозилась, устраиваясь удобнее, и позвала.
— Радо!
— Спи, сейчас я…
И голос равнодушный, как из ледника. Словно не он сам Усладой называл.
Не утерпела, поднялась и подсела к нему, привалившись к его плечу.
— Сон из глаз бежит, когда тебя рядом нет. — Дремотно прошептала она. И сама заглянула в огонь, проследив за его взглядом. Показалось, а может сквозь дрему почудилось, что где — то глубоко, глубоко ворочается, злобится черное и страшное.
— Это он, Радо? Урод, о котором ты говорил? Которому все не в лад? — Со страхом спросила она и, не выдержав, плюнула в костер прямо на злобную тварь.
— Нельзя, Лада, в огонь. Обиду затаит тот, кто огнем повелевает. Симаргл.
Лада вздрогнула и, не скрывая тревоги, повернулась к нему.
— Так я же не в него, Радо. В того, другого.
— И все равно. Тот далеко. Даже не знаю, как далеко он. А огонь, вот он. У твоих ног…
Влада сразу присмирела и, от греха подальше, забралась под его руку.
— А какой он, Радо, этот… — Кивнула головой на костер. — черный, который смотрел на меня, будто растерзать готовился.
