Фари фыркнул.
— Снова Хадин! — пробормотал он.
Сафар порывисто повернулся к старому демону.
— Но ведь я уже предоставлял вам доказательство, — сказал он. — Как можно не считаться с правдой?
— Да я ничего не отвергаю, — сказал Фари. — Проблемы действительно существуют. И возможно, они вызваны именно какими-то бедствиями в Хадин. Но с чем я решительно не согласен, так с тем, что проблемы эти будут длиться вечность. Ну и раньше случались бедствия. Засуха приходила. Засуха уходила. Эпидемия приходила. Эпидемия уходила. Это нормальный божественный цикл. Только самые благочестивые и набожные могут жить в вечной радости, получая заслуженное благословение.
— Я не собираюсь вступать в перепалку с моим уважаемым коллегой, ваше величество, — сказал Сафар. — Ведь вы хотите выслушать решение, а не дискуссию. И я могу предложить такое решение.
Протарус заерзал:
— Прямо сейчас?
— Я согласен с королем Лукой, ваше величество, — сказал Сафар.
Лука нахмурился. Куда это он клонит?
— Ответ в налогах, ваше величество, — сказал Сафар. — Вот только налоги надо брать не с тех, кто их платит, а с тех, кто не платит.
Калазарис сузил глаза. «Так вот о чем он», — подумал он.
— Обложите налогом меня, ваше величество, — сказал Сафар. — Я не только облагодетельствован вашими дарами, но еще и налогов с них не плачу.
Сафар указал на Луку, затем на Фари, на Калазариса, на всех в зале по очереди.
— Мы все процветаем, ваше величество, — сказал он. — Но ничего не платим за это.
Протарус заинтересовался.
— Я не раз утверждал, что моя щедрость — мой порок и моя добродетель, — сказал он. — Пожалуй, я действительно прощал больше налогов, чем следовало бы.
— Вот именно, ваше величество, — сказал Сафар. — И я уверен, что все мои коллеги с радостью разделят с вами тяжелую ношу в этот непростой момент.
— Ага, налог в связи с чрезвычайным положением, — сказал Протарус. — Может быть, такое название сотрет кислые выражения с некоторых лиц. — Он улыбнулся Луке и Фари. Оба в ответ выдавили из себя улыбки. Затем он вновь обратился к Сафару: — Временный налог, лишь на период чрезвычайного положения. И, говоря политическим языком, лучше его принять единогласно.
— Я не боюсь этой жертвы, — сказал Лука. — Но должен указать, что и этих денег будет недостаточно. Может быть, хватит на Клепан. — Он указал на череду огоньков на барельефе. — А как быть с остальными?
— Король Лука совершенно прав, ваше величество, — сказал Калазарис. — И я также присоединяюсь к его желанию пойти на жертву и разделить с вами бремя трудностей. Но еще я хотел бы выяснить вопрос относительно чрезвычайности. — Он указал на барельеф. — В основе всех наших проблем, ваше величество, находится негативизм во всех его проявлениях.
Протарус заинтересованно поднял голову.
— Мы запугали наших подданных, ваше величество, — продолжил Калазарис. — Все время они слышат только плохие вести. А такая ситуация порождает слухи о том, что дальше будет еще хуже. И тогда слабые люди вовлекаются в мятежи. А добрые честные люди вынуждены лгать сборщикам налогов, когда те приходят за деньгами. И тем самым скрывается огромное количество денег, которое по праву принадлежит вам. Огромное количество, ваше величество. Огромное.
— Это же воровство! — сказал Протарус, сердито представив себе своих злонамеренных граждан, прячущих сундуки с золотом по подвалам.
— Вот именно, ваше величество, — сказал Калазарис. — Воровство. Другого слова и не придумаешь. И я предлагаю покончить с этим немедленно!
— Каким же образом? — спросил Протарус.
Калазарис оглядел всех собравшихся, затем вновь посмотрел на короля.
— Я думаю, что этот вопрос лучше обсудить в приватной обстановке, ваше величество, — сказал он.
— Я не пойду на это, Ирадж, — сказал Сафар. — Может быть, устраивать столь грандиозную ложь в духе Калазариса, но не в моем.
— Откуда ты узнал, что это ложь, — спросил Протарус.
Они вдвоем находились в королевских апартаментах. Менее часа назад Калазарис, при яростной поддержке Луки и Фари, изложил свой план. Сафар возражал столь горячо, что Ирадж отослал этих троих, чтобы иметь возможность наедине переговорить.
— Калазарис резонно замечает, что наличие скверных новостей отрицательно сказывается на делах королевства, — продолжал Ирадж.
— Ложью дел не улучшишь, — сказал Сафар.
— И все же, — сказал Ирадж, — я не вижу, чтобы кто-то собирался лгать. Калазарис просто предложил устроить национальное празднество. Празднество, которое будет способствовать утверждению позитивного в нашем королевстве.
— А как же насчет заклинания? — спросил Сафар. — Заклинания, которое я как великий визирь должен сотворить?
— А что же плохого в том, если мы спросим у богов, когда же закончится это кризисное время? — сказал Ирадж.
— Да то плохо, — ответил Сафар, — что у Калазариса уже наготове ответ, который я должен сообщить всему Эсмиру.
Он поднял палец.
— Один год! — Он с отвращением покачал головой. — Один год… и в мире вновь все станет хорошо.
— Хорошая цифра, — сказал Ирадж. — Если люди узнают, что дела улучшатся через год, они не будут так зажиматься с деньгами, выплачивая налоги. Да я даже смогу поднять эти самые налоги. В связи с чрезвычайностью ситуации, как ты и предлагал.
— Но только для бедных, — усмехнулся Сафар, — а не для богатых.
Протарус вздохнул:
— Это была хорошая идея, Сафар. Не в деньгах даже дело, а в самой идее. К сожалению, я не могу ею воспользоваться.
— Почему же?
Король опять вздохнул:
— Ведь я с ними сажусь за один стол, Сафар. Когда я развлекаюсь, они мои гости. Когда я еду на охоту, они охотятся со мной. В конце концов, они мои друзья. Я не хочу садиться за стол с теми, кто доведен до бешенства моими поборами.
Сафар промолчал. На самом деле он думал, насколько откровенен Протарус в своих заявлениях. Он жаждал этой откровенности, потому что не хотел сердить своего могущественного друга.
— А если мы устроим эту публичную церемонию с заклинанием, — сказал Ирадж, — и ты увидишь, что нам грозит еще много трудных лет, а далеко не один, ты сочтешь за честь сообщить об этом. Так?
Сафар попытался улыбкой разрядить ситуацию.
— Только часть этого дела представляется мне исполненной с честью, Ирадж, — сказал он. — В конце концов, на кону стоит моя честь мага. Ведь если пройдет год, а трудности никуда не исчезнут, мне больше не будет веры.
Протарус долго и пристально разглядывал его. Затем улыбнулся в ответ, но глаза остались непроницаемыми.
