Камилл быстро вернулся с подмогой, мы бежали от преследующих нас римских войск. Нас, жалкую кучку израненных поэннинцев на быстрых угасах, напрасно пыталось догнать могучее, но неповоротливое войско. Всю добычу мы бросили на последнем поле битвы, унося с собой лишь раненых и убитых товарищей. И, несмотря на то что даже такая ноша замедляет бегство, мы вырвались из окружения и скрылись в безопасных горах, где нас уже было невозможно настичь. Только здесь мы позволили себе заняться собственными ранами и дать волю своему горю — нас осталось так мало. Рана моя действительно оказалась тяжелой, впоследствии она дала осложнения, но была излечена благодаря стараниям Гвидиона.
Душевные раны болят гораздо дольше. Мой Бренн погиб. Мой вождь, мой король, так и не пришедший к власти, ушел, оставив Каменный Город в руинах. Ушел навсегда, не попрощавшись. Так уходят настоящие герои и великие воины. Гресс, ехавший позади меня, поравнялся со мной и насмешливо спросил:
— Что, Блейдд, оплакиваешь свое потерянное рабство?
Было странно услышать такое от волка, который сам когда-то потерял свою волю. Пусть она и вернулась к нему со смертью господина, но все же волкам несвойственна такая жестокость по отношению друг к другу. Я посмотрел в его янтарные глаза, они были равнодушны.
— Ты сам когда-то был в таком же состоянии, — сказал я ему обиженно.
— Нет, — ответил Гресс презрительно, — я не был.
— Что же, тот, кому принадлежал твой Гвир, добровольно вернул тебе твою волю? — насмешливо спросил я, зная, что такого почти никогда не бывает.
— Нет, — Гресс зло усмехнулся, — я сам вернул себе волю. Я убил своего господина и стал свободен.
Я недоверчиво посмотрел на него. Сказать по правде, у меня просто челюсть отвисла от удивления. Всем известно, что противостоять Гвиру волки не могут.
— Это невозможно, волк не может преодолеть Гвир, — возразил я.
— А ты пробовал? — насмешливо спросил Гресс.
Я не ответил, почувствовав, что начинаю ненавидеть бывшего друга, и погнал угаса вперед.
Мы догнали наши войска, ожидающие нас в горах. Гвидион с другими жрецами провели траурные обряды над умершими. Каждый из них ушел в новый путь в сопровождении раба — римлянина, сожженного на священном огне. Налетел ветер, едва не загасив костры, посыпал нас пеплом сгоревших жертв. Гвидион сказал, что боги приняли своих детей. Многих здесь же и похоронили, возведя курганы. Но брата Гвидион хотел похоронить на Медовом Острове. Мне казалось глупым везти с собой разлагающийся труп, я знаю, что умершим все равно, где и как находится ненужное им тело, но кто я такой, чтобы спорить с Королевским Друидом.
Я положил тело моего вождя на устланную мехами ветхую телегу. Рикк и могучий Гер с трудом втащили на телегу легендарный Меч Орну и вложили его в руки Бренну.
Я вспомнил свою встречу с Морейн на берегу Тибра. Наверное, она приходила за своим мужем. Я почувствовал укол ревности. Они оба были лживыми и опасными оборотнями. Они стоили друг друга. Их обоих уже нет в живых, почему же я не могу найти покоя? Не потому ли, что я такой же, как и они?
Пепел жертвенных костров, разожженных Гвидионом, засыпал бледное лицо Поэннинского вождя, грязные белые волосы, застывшую змеиную улыбку на узких, окровавленных губах. Я не жалел его, во всем мире для него нет и не будет жалости. Я прощался со своим вождем, зная, что, уходя, он унес с собой часть моей жизни, часть души, безжалостно отобранной у меня, и оставил мне взамен свое безумие. Это я сгорел на священном костре, я стал последней жертвой Бренна, извиваясь и крича в ужасных муках. Это я лежал мертвый на старой телеге, засыпанный собственным пеплом. Это я взорвался безумным карканьем в Поэннинских горах, тяжело поднимая черные крылья, и рухнул вниз со смертельной раной. Это я стоял на голом утесе чужой страны, безмерно одинокий среди множества друзей.
Мы скакали по долине реки Пад к Мглистым Камням. Мертвое тело Бренна тряслось в телеге. Дождь снова пошел, смывая с земли наши следы. Хорошо, что из-за дождя никто не видел моих слез. Люди презирают слезы мужчин, но у волков слишком утонченная и чувствительная натура, я так и не научился сдерживать свои эмоции. Лицо жреца было, как всегда, непроницаемым и бесстрастным. Харт держался из последних сил. Гер был мрачен, как туча, его мокрые рыжие космы и длинные усы подпрыгивали в такт подвешенным к седлу отрубленным головам римлян. Я не понимал, почему мы уходим, почему мы не стерли с лица земли этот проклятый город со всеми его языческими храмами. Рикк, к которому формально перешло командование, думал так же, как я. Но Королевский друид отдал приказ уходить, и все ему подчинились.
Каменный Город все дальше и дальше, и я содрогался от мысли, что мой вождь, мой король, останется неотомщенным. Город должен быть наказан! Строптивый Рим не подчинился приказу моего вождя отказаться от Вечности. Рим виноват в том, что не пылали факелы, разгоняя мрак в древнем королевском чертоге, в том, что я никогда не преклонял колена на потрескавшихся ступенях каменного трона моего Короля-Ворона и никогда не видел темной короны на его голове.
Мой король умер, но я знаю, он еще вернется, поднимется на холм, освещенный розовым закатом, я выйду ему навстречу, вооруженный и готовый вновь встать под его знамена.
Вы чувствуете мгновение — мы проживаем Вечность. Мы успеваем родиться, возмужать, постареть и обратиться в пепел снова и снова назло Каменному Городу, не знавшему, как полыхает, сгорая на ветру, волчье сердце. Когда жизнь упадет на землю, как срубленная мечом вражеская голова, мир перевернется, захлебываясь морской волной, мы вернемся, снова ступим на старые растрескавшиеся плиты, но вы не узнаете нас. Нам дадут другие имена, но это будем мы.
Мой угас ехал рядом с повозкой Бренна, я разглядывал меч, вложенный в его руки, Меч Орну. Я много раз видел его в руках своего вождя. Этот Меч был брошен на чашу весов, на которых римляне отвешивали свой позорный откуп. Этот Меч прошел с Бренном сквозь все его битвы, о нем складывали легенды и пели песни. Мне никогда не доводилось держать его в руках, поднять его могли немногие, сражаться им мог только Бренн. Черное навершие рукояти в виде человеческой головы было отполировано до блеска. Я нагнулся к повозке и взял Меч, сделал им пару вэмахов, проверяя балансировку. Гвидион смотрел на меня застывшим, ледяным взглядом.
На мне уже не было Гвира, я никому не подчинялся больше, даже самому Гвидиону. Яблоневый запах крови Эринирской принцессы больше не вел меня по жизни. В последний раз, когда моя воля принадлежала мне, я принял неправильное решение, принесшее мне много горя. Теперь, вновь завладев собственной волей, я решил разом исправить все свои ошибки.
