взяли крепость в кольцо!
Из леса и с реки на стены крепости нескончаемым потоком полетели стрелы. Вопли заглушал многократно усиленный низкий звон спущенной тетивы. Наконец, завывая волками, несколько сот голых воинов выбежали из-под деревьев и с топорами в руках устремились к восточным воротам. До цели оставалось не меньше ста пятидесяти ярдов, как вдруг со стен на них обрушился губительный дождь стрел; в минуту землю усеяли трупы, а уцелевшие волной откатились под защиту деревьев. Тут же ударили веслами гребцы каноэ, но были встречены залпом из катапульт и небольших баллист, установленных на башнях по краям обращенной к реке стены. Камни и бревна, со свистом пронесясь по воздуху, разбили в щепки полдюжины каноэ, поубивав находящихся в них воинов; прочие лодки поспешили выйти из зоны обстрела. И тогда со стен скатился мощный рев торжества, в ответ на который со всех сторон взвился злобный звериный вой!
— Будем прорываться? — дрожа от нетерпения, спросил юноша.
Конан покачал головой. Скрестив на груди руки, он стоял, чуть наклонив голову, погруженный в мрачные раздумья.
— Крепость обречена, — глухо сказал киммериец. — Пикты помешались от крови и теперь не отступят, пока их не перебьют всех до единого. А в крепости для такой задачи слишком мало воинов. Нам не прорваться, а если бы и прорвались, то смогли бы разве что умереть вместе с Валанном.
— Так что же, будем спасать свои шкуры?
— Да. Надо предупредить поселенцев. Знаешь, почему пикты не подожгли крепость горящими стрелами? Им ни к чему большой огонь, который мог бы предупредить остальных об опасности. Они хотят поскорее покончить с крепостью, чтобы потом, пока никто не узнал о ее падении, устремиться дальше на восток. Так, переправившись через Громовую реку, дикари смогут взять Велитриум, прежде чем его жители поймут, что же случилось. И в любом случае они уничтожат все живое между крепостью и Громовой рекой. Нам не удалось предупредить Валанна, но, как я понимаю, ему это все равно не помогло бы. В крепости слишком мало людей. Еще несколько атак — и пикты заберутся на стены и разобьют ворота. Но еще можно предупредить поселенцев при дороге на Велитриум. Мы снаружи кольца, которым пикты обложили крепость, и сейчас главное — не обнаружить себя. За мной!
Широким полукругом они стали огибать крепость; вопли то взлетали волной, то опадали, отмечая новые атаки и отступления пиктов. Воины крепости держались, но ярость дикарей от этого только усиливалась. Пронзительные крики постепенно перерастали в резкий визг, в котором угадывалась уверенность в скорой победе.
И вдруг, совершенно неожиданно для Балтуса, они вышли к дороге, ведущей на восток.
— Теперь — бегом! — отрывисто бросил Конан.
Балтус стиснул зубы. До Велитриума было девятнадцать миль, до речки Скальпа, за которой начинались поселения — добрых пять. Аквилонцу начинало казаться, что их бегству и стычкам с дикарями не будет конца. Но нервное возбуждение, разгонявшее в жилах молодую кровь, пробуждало к жизни исполинские силы.
Секач с опущенной к земле головой бежал впереди. Вдруг пес тихонько рыкнул — впервые за все это время он издал какой-то звук.
— Впереди — пикты! — прошептал Конан. Встав на колено, он дюйм за дюймом осмотрел небольшой участок дороги. Наконец, озадаченный, помотал головой: — Не пойму, сколько их. Может быть, летучий отряд из тех нетерпеливых, что не стали дожидаться падения крепости, а отправились вперед, чтобы перерезать белых прямо в постелях. За мной!
Скоро впереди между деревьями сверкнуло пламя, и они услышали свирепые голоса, распевающие какую-то дикую, полную ненависти песню. Дорога здесь делала поворот. Свернув в сторону, они заскользили напрямик через заросли и спустя несколько секунд уже смотрели на открывшуюся их глазам зловещую сцену. На дороге стояла телега, нагруженная убогим домашним скарбом. Все было в огне, запряженные в телегу быки лежали с перерезанными горлами. Чуть поодаль посреди дороги скорчились два тела — мужчины и женщины, обнаженные и жестоко израненные. А вокруг, размахивая окровавленными топорами, отплясывали в неудержимом веселье свой жуткий танец пятеро пиктов; один из них крутил над головой женское платье, густо испачканное алым.
При виде расправы глаза Балтуса застлал красный туман. Подняв лук, он прицелился в пляшущую фигурку, черным пятном выделяющуюся на фоне огня. Зазвенела тетива — и дикарь, вдруг подпрыгнув, рухнул на землю со стрелой в сердце.
В следующий миг перед пораженными пиктами, точно разгневанные духи леса, предстали двое белых и огромный пес. Конаном двигала его душа воина, его извечная готовность к бою и старинная, корнями уходящая в далекое прошлое расовая ненависть, но Балтус весь так и кипел от ярости.
Первого пикта, вставшего у него на пути, он сразил мощным ударом топора; раскрашенный череп развалился надвое, и, перепрыгнув через труп, юноша бросился к остальным. Но Конан уже успел покончить с тем, которого он наметил для себя, а ко второму аквилонец не поспел: только он занес топор, как грудь воина пронзил широкий меч — и враг повалился на землю. Балтус с надеждой повернулся к пятому — над тем стоял Секач, из пасти пса каплями стекала кровь.
Балтус в глубоком молчании посмотрел на две жалкие фигурки, лежащие на дороге ярдах в пяти от горящей повозки. Оба были молоды, особенно женщина, — на вид не больше двадцати. По непонятной причине пикты не изуродовали ее лица, и даже жестокие предсмертные муки не смогли исказить его красивые черты. Но прекрасное юное тело было все исполосовано ножами. На глаза юноши навернулись слезы, к горлу подступил комок. На мгновение он потерял контроль над собой. Ему захотелось пасть ничком и плакать, плакать, спрятав лицо и впиваясь в землю зубами.
— Какая-то молодая парочка, — Конан говорил бесстрастно, вытирая меч о траву. — Ехали в крепость, тут пикты их и встретили. Парень, наверное, хотел поступить на службу в гарнизон, а может быть, взять землю. И то же ожидает всех мужчин, женщин и детей по эту сторону от Громовой реки, если мы не поможем им как можно скорее добраться до Велитриума.
Колени Балтуса дрожали, когда он шел вслед за Конаном. Но в легкой, уверенной походке киммерийца не было и намека на слабость. Между ним и огромным поджарым зверем, скользящим рядом, установилось некое подобие родства. Секач больше не ворчал, хотя по-прежнему принюхивался к земле. Дорога перед ними была свободна. Вопли с реки постепенно стихали, но Балтусу хотелось верить, что крепость еще держится. Внезапно Конан с проклятием остановился.
Он указал на узкую колею, которая сворачивала с дороги на север. Колея была старая, местами
