к прыжку, Онуава прямо перед ним одним движением разорвала платье и обнажила полную белую грудь.
— О, ну иди же, иди ко мне, маленький человечек! — Онуава распахнула объятия, а римлянин впал в оцепенение и глазел на нее, забыв о том, насколько ненадежна его опора.
— Ну же! Иди! Вот твоя награда! — Онуава соблазнительно колыхнула грудью, отбросив за спину свою роскошную гриву, и тут же швырнула тяжелый камень прямо в лицо римскому воину. Он отшатнулся, потерял равновесие и исчез в свалке, кипевшей внизу.
У Онуавы нашлись подражательницы. Сразу несколько женщин на стенах стали выкрикивать самые соблазнительные предложения римским воинам, взбиравшимся на стену, а когда они срывались вниз под коварными ударами, смехом провожать их падения. Даже дети искали, что бы такое бросить во врага.
Положение римлян становилось все более безнадежным. По сигналу Рикса из боковых ворот крепости выскочили галлы. Они окружили римских солдат и теперь примеривались, как бы половчее покончить с ними. Один центурион повел своих солдат на штурм главных ворот, но Риск сразу же сбил его лошадью, и никакого штурма не получилось вовсе. Люди центуриона бросились бежать. Их нервы просто не выдержали.
Мы разбили врага о стены Герговии.
Только теперь в смолкающем грохоте сражения стали слышны римские трубы, отчаянно призывающие легионеров к отступлению. И римляне, наконец, услышали их. Оставшиеся в живых развернулись и побежали вниз по склону. А мы стояли на крепостных валах и подбадривали их, словно зрители на петушиных боях. Вскоре все поглотили сумерки.
Семьсот римлян пали в тот день под стенами Герговии. Среди них оказались и сорок шесть центурионов, составлявших костяк армии Цезаря. На моих глазах Верцингеторикс сам убил двоих из них.
Мне было интересно, что Цезарь скажет римлянам, потерявшим контроль над собой и ослушавшимся приказа.
— Подумай, — говорил я Риксу, когда мы с ним обсуждали план сражения, — люди могут забыть о самой строгой дисциплине, если поманить их как следует. Это поможет нам, но только в том случае, если ты сможешь сохранить контроль над своими людьми.
— Смогу, — решительно ответил он. И смог.
На равнине римляне остановились, кое-как выстраивая в боевые порядки то, что осталось от нападавших, но мы не собирались их преследовать. Быстро темнело, и все понимали, что бой закончен, и за кем осталась победа.
На следующее утро Рикс послал конницу на вылазку. Римляне с трудом отбили атаку. А потом еще одну. Но после этого они сняли лагерь и ушли.
Литавикк пришел к нам сразу после боя.
— Позволь мне принять выживших всадников эдуев, — просил он Рикса. — Они ушли от римлян и готовы сражаться под моим знаменем. Я хочу отправить их домой. Для восстания это будет очень полезно.
Некоторые из князей резко возражали. Они считали, что здесь от эдуев будет больше пользы. Но Рикс решил по-своему. Он позволил Литавикку уйти и увести всадников.
— Важнее лишить Цезаря поддержки эдуев, — сказал он.
Празднование победы растянулось на несколько дней и ночей. У каждого нашлось, что рассказать об эпизодах сражения. Даже Ханес не мог запомнить всех бесчисленных деталей. Люди восхищались Онуавой. Все повторяли без конца, что вот так и должна действовать жена вождя. А Онуава не отходила от меня. Она то и дело наполняла мою чашу вином, а перед рассветом по собственной инициативе растерла мне затекшую шею. Ее пальцы при этом нежно скользнули по моим волосам.
— Такая умная голова, — ворковала она у меня за спиной. — Столько мыслей... и все такие заковыристые... Ты видишь столько тропинок, незаметных остальным... Наверное, интересно по ним прогуливаться? А, Айнвар? Скажи: интересно?
— Скорее — утомительно, — ответил я, стараясь сосредоточиться на важном разговоре между Риксом и князем габалов. Речь шла об охране южных перевалов.
— Да? Мысли утомляют? — удивилась Онуава, садясь рядом со мной на лавку и прижимаясь ко мне крутым бедром.
Я поднял глаза и поймал пристальный взгляд Верцингеторикса. Он смотрел на нас с полуулыбкой. Я улыбнулся в ответ и демонстративно обнял Онуаву. Подумаешь! Бывает, победа пьянит сильнее вина. Рикс едва заметно кивнул и отвернулся.
А его жена все теснее прижималась ко мне.
— Знаешь, люди много говорят о тебе, — грудным голосом произнесла она. — Недоумевают. Как это: друид, а идет с воинами? Муж следует твоим советам, Айнвар?
— Он — мой друг, — строго сказал я. — Поэтому мы вместе. Король арвернов сам принимает решения. Он — прекрасный полководец!
Мне удалось ее обмануть.
— Конечно. Последнее слово всегда за ним. Но я знаю своего мужа. — Она ненадолго задумалась. — Он — отважный воин, но он не умеет хитрить. Обычно он прям, как ствол дерева. Но некоторые из самых успешных его решений в последнее время совсем не просты. Такие могут исходить только от изощренного ума. И я думаю, что это твой ум. Скажешь, я не права?
Так. Надо подумать, стоит ли признавать эту ее правоту? В доме короля стало очень жарко. Да и вина выпито немало. Почему бы и не похвастаться перед этой роскошной женщиной с такими опытными глазами и с такой блудливой улыбкой? Да ей и не надо ничего говорить, она обо всем догадалась сама. И не только она. Многие, наверное, уже сообразили, что я — главный советник Рикса, его единственный советник.
Но на этот раз мой мозг все же опередил мой язык. Я не успел открыть рот, а голова уже предупредила: оставь всю славу Риксу. Пусть барды поют о его мудрых решениях. Друиды не нуждаются в похвале за то, что всего лишь исполняют волю Источника.
В результате я ответил Онуаве самой неопределенной улыбкой.
— А ты не думаешь, что твой муж коварнее и хитрее, чем кажется? Знаешь, когда живешь с человеком, часто его недооцениваешь. Это не то, что незнакомый человек. Незнакомца легче переоценить.
Мне показалось, что она еще раз тщательно измерила меня.
— Нет, Айнвар, я тебя не переоцениваю. Но мне надо знать наверняка. А для этого мне надо узнать тебя поближе.
— Вряд ли нам хватит времени, — предположил я.
— Почему? Считаешь, что война окончена? — Ее пальцы все еще нежно не то растирали, не то ласкали мою шею.
— Нет. — Вот
