Волкодав прислонился к уютному, мерно вздымавшемуся боку Серка, поглубже натянул меховой капюшон, чтобы не холодил ветер. И подумал о том, что больная рука, похоже, опять не даст ему как следует выспаться. Сломанные кости всё время ныли, порой так, что хоть прыгай в воду с плота. Да. Укатали сивку крутые горки. Раньше на мне всё заживало как на собаке. Не тот стал, не тот. Волкодав поймал себя на том, что крепко надеется на Тилорна и Ниилит, ждавших его в Галираде. Ещё он успел решить, что рука вовсе не даст ему нынче спать. Он примирился с этой мыслью. И незаметно уснул.
Конечно, очень скоро его разбудило нечаянное движение, причинившее боль. То ли сам пошевелился, то ли Серко. Волкодав открыл глаза и посмотрел на палатку Дунгорма. Его отделяло от неё полтора десятка шагов. Недреманный инстинкт телохранителя заставил обежать глазами мягкие холмики там и сям возле палатки. Это спали воины-велиморцы, укрывавшиеся от стылого ветра кто под одеялами, кто в спальном мешке. Пёс есть пёс, невесело сказал себе венн. Уже и хозяйки нет, а я всё стерегу.
Он послушал сонное дыхание жеребца и опять подумал о том, сколько всякого повидал его плащ. Довольно, чтобы из торжественного одеяния стать просто одеждой. Потом ещё раз открыл глаза, посмотрел на палатку… и мгновенно насторожился. У собаки, которой он себя наполовину считал, стала подниматься на загривке шерсть, а чёрные губы поползли в стороны, беззвучно обнажая клыки. На плоту спали все, кроме нескольких дозорных да плотогонов, неспешно орудовавших длинными вёслами по оба конца. Требовалось ночное зрение венна, причём помноженное на немалую удачу, чтобы уловить неприметное движение одного из меховых холмиков, чуть-чуть сдвинувшегося в сторону походного жилища Дунгорма.
Мыш, прятавшийся в тепле под плащом, немедля почувствовал, как напрягся хозяин, и высунул наружу любознательный нос. Волкодав осторожно передвинул здоровую руку и накрыл зверька ладонью. Мыш уразумел привычный сигнал и затаился. Рука же Волкодава поползла дальше – к поясу, к ножнам боевого ножа.
Человек, притворявшийся спящим, снова пошевелился, ещё на полпяди придвинулся к палатке, а Волкодав принялся лихорадочно соображать. Он привык предполагать худшее и успел мгновенно решить, что на плот затесался ещё один из числа поклонявшихся Моране Смерти. Но если так – что тот предпримет? Попробует зарезать Дунгорма? Чуть-чуть подрежет уголок шатра и раскурит у отверстия крохотную кадильницу, наполненную зельем без вкуса и запаха, способного предупредить?.. Пустит в дырку хорька, обученного перегрызать спящему горло?.. Волкодав даже смутно припомнил, что у одного из велиморцев был-таки при себе маленький любимец. …Или просто подберётся ко входу и оставит на брёвнах полоски клейкого яда, убивающего даже сквозь одежду, даже сквозь толстые подошвы сапог?..
А может, человек этот вовсе ни в чём не виновен и просто ищет укромного местечка, недоступного порывам холодного ветра?
Волкодав посмотрел, как летели редкие снежинки, падавшие на брёвна. Нет, не то. Ветер дул совсем с другой стороны.
Венн вытянул нож из ножен, перехватил его для броска и стал ждать. Надо было, наверное, вскочить и попытаться взять убийцу живьём, но этого он себе сейчас позволить не мог. Едва затянувшиеся раны через два шага уложили бы его наповал. А закричишь, поднимешь тревогу – и поди попробуй потом что-нибудь докажи. Поклонники Смерти как раз и славились тем, что никто не мог заподозрить в них убийц, пока не поймал с поличным. Значит, оставалось только ждать. И молиться, чтобы не было слишком поздно.
Время тянулось медленно. Человек то придвигался к палатке ещё на вершок, то надолго замирал в неподвижности. Он тоже умел ждать. Волкодав не спускал с него глаз. Когда неизвестный оказался в полуаршине от угла палатки, из-под мехового одеяла появились руки и осторожно потянулись вперёд. Венн, которого убийца в этот момент видеть не мог, резко приподнялся и сел, и в морозном воздухе свистнул брошенный нож. Волкодав до последнего страшился расправиться с неповинным. Тяжёлый нож, способный расколоть череп, всего лишь пригвоздил к брёвнам одну из тянувшихся рук. И только услышав глухой звук втыкающегося лезвия, Волкодав закричал. Закричал во всё горло, зовя караульных. Он заранее знал, во что обойдётся ему резкое движение и этот крик. И точно. Под рёбра словно разом воткнулось несколько стрел, в глазах расплылась чернота. Но дело было сделано. Обнаруженный убийца уже вполовину не так страшен. А захочет оправдаться, пусть-ка объяснит, что он затевал посреди ночи возле палатки Дунгорма. Ведь не силой, в конце концов, Волкодав его туда затащил.
Испуганный Серко взвился на ноги. Волкодав потерял опору и тяжело повалился навзничь, сокрушённый приступом кашля.
Он смутно слышал шум всеобщего переполоха, топот, крики и ржание лошадей, а потом всплеск, словно в воду свалилось что-то тяжёлое. Позже, когда он отдышался, ему рассказали: подраненный им человек выдернул нож из брёвен и собственного тела и, не медля ни мгновения, перебежал на край плота, туда, где ближе был берег. Бросился в тёмную ночную воду и поплыл. Воины стреляли ему вслед, и кое-кто божился, будто слышал, как стрела втыкается в плоть. Но никто не мог с уверенностью сказать, что сталось с убийцей. Действительно ли его отыскали в темноте случайные стрелы, или отняла силы ледяная вода, или всё-таки встретил спасительный берег – осталось неизвестным.
Ещё некоторое время после этого Мыш с пронзительными воплями гонял по плоту небольшого зверька, гибкого и зубастого, уже одевшегося в белую зимнюю шубку. Ласка то пряталась, забиваясь в щели и под настил, то взвивалась пружиной, пытаясь достать крылатого недруга. Мыш не отваживался схватиться со свирепой маленькой хищницей, способной, как известно, забраться в ухо лосю и закусать его насмерть. Он просто неотступно висел у ласки над головой и истошно орал. Пока наконец та гибким прыжком не вскочила на крайнее бревно плота и не уплыла вслед за хозяином, по-змеиному извиваясь в чёрной воде, шершавой от падающего снега…
Люди на плоту ходили как потерянные. Особенно Дунгорм: ночной душегуб, как выяснилось, таился среди его велиморцев. Утром они недосчитались одного воина, далеко не новичка в отряде. Все его знали, все радовались весёлым побасенкам, которые он был великий мастер рассказывать. Все знали и его любимицу ласку. Кое-кто даже начал коситься на Волкодава. Но потом стали вспоминать пропавшего и вспомнили, что близкой дружбы, как бывает у воинов, с ним никто не водил. Никто не был с ним в бане: он всегда мылся один, объясняя это обычаем своего народа. А у ласки было страшноватое обыкновение ночью бегать по телам спящих, щекотать мордочкой шеи…
– Кому теперь доверять?.. – спрашивал Дунгорм, и голос его дрожал. Двуличие воина, которого он не первый год знал, потрясло благородного нарлака больше угрозы гибели. Даже больше, чем страшное испытание у Препоны, когда его собирались разорвать лошадьми.
Посовещавшись, велиморцы удалились в конец плота. Там они стали по очереди раздеваться догола. Товарищи осматривали скинувшего одежду от макушки до пят, разыскивая на теле тайный Знак Огня, вывернутый наизнанку. Ни у кого ничего не нашли.
Волкодав некоторое время хмуро бродил по плоту, потом подошёл к воительнице Эртан и попросил её:
– Ударь меня, пожалуйста, в живот кулаком. Только медленно.
И встал перед ней, для чего-то закрыв глаза. Эртан пожала плечами, кашлянула, и её кулак плавно устремился вверх и вперёд. Кулаки у вельхинки были, понятно, вдвое меньше мужских. Но, как утверждали успевшие их отведать, из-за своей малости они только били вдвое злей и больней. Волкодав, не открывая глаз, повернулся на носках, пропуская руку девушки мимо себя. Левая ладонь догнала сжатый кулак Эртан и обхватила его. Волкодав отшагнул в сторону и повернул пойманное запястье к себе.
– Ах ты!.. – восхитилась предводительница, изворачиваясь и падая на колено. – Это опять твоё… как там называл?
