Некоторое время спустя он обнаружил себя на краю битвы. Тело Сненека исчезло; Саймон не знал, положил ли он его куда-нибудь или просто уронил; он не помнил ничего, кроме удивленного, испуганного лица мертвого тролля. На губах маленького человека пенилась кровь.
Саймон обнаружил, что ненавидеть легче не думая. Когда лица врагов были только бледными пятнами в шлемах, а их разинутые рты — страшными черными дырами, не трудно было молотить мечом, стараясь отделить от тел вопящие головы и колющие руки, пытаясь скорее умертвить ненавистную тварь. Он также понял, что если не бояться умереть — а сейчас он не боялся, ему казалось, что весь страх сгорел в пожаре ненависти — уцелеть тоже легче. Люди, которых он атаковал, обученные солдаты, возможно, ветераны нескольких сражений, казалось, пугались прямых нападений Саймона. Он бил и бил, и каждый новый удар был не слабее, а сильнее предыдущего. Когда они поднимали свое оружие, чтобы защититься, он ударял по запястьям и кистям рук. Если они откидывались назад, пытаясь обманом вывести его из равновесия, он направлял Домой им в бок, выбивая из седла, как когда-то Рубен Медведь бил по раскаленному металлу в кузницах Хейхолта. Саймон обнаружил, что рано или поздно в их глазах появлялся испуг и они отступали, но Саймон продолжал рубить, колоть и бить до тех пор, пока противники не убегали или не падали.
Кровь лилась повсюду, кровавый туман стоял в воздухе. Лошади падали в конвульсиях и отчаянно били копытами. Битва грохотала так, что шум ее практически не был слышен. Пробиваясь через кровавую бойню, Саймон чувствовал, что руки его становятся железными, жесткими, как клинок, который он держал в руке; теперь у него была не лошадь, а четыре сильных ноги, которые несли его туда, куда ему хотелось попасть. Он был весь в крови, частично в собственной, но не чувствовал ничего, кроме огня ненависти в груди и судорожной потребности убивать тварей, пришедших отнять у него его новый дом и убить его друзей.
Саймон не знал этого, но лицо его под шлемом было мокрым от слез.
Казалась, что отдернули занавеску, впуская свет в темную комнату животной ярости Саймона. Он остановился близко к середине озера, и кто-то звал его по имени.
— Саймон! — Голос был очень высоким, но странным. Несколько мгновений юноша не мог понять, где находится, и тогда голос позвал снова: — Саймон!
Он посмотрел вниз, думая, что обладатель голоса стоит там, но пехотинец, съежившийся на льду, уже никого позвать не мог. Оцепенение Саймона немного рассеялось. Лежавший был одет в зеленую форму эркингарда. Саймон отвернулся, не желая смотреть на его дряблое лицо.
— Саймон, иди! — это была Ситки, сопровождаемая двумя верховыми троллями. Поворачивая Домой, чтобы встретить их, Саймон не мог не заглянуть в желтые глаза Верховых баранов. Что они думают обо всем этом? Что вообще животные могут думать о таком ужасе?
— Ситки? — Он моргнул. — Что?..
— Иди, иди быстро. — Она показала копьем куда-то в сторону баррикад. Битва кипела повсюду, и хотя Саймон вглядывался изо всех сил, он понимал, что нужно было зрение Ярнауги, чтобы различить что-нибудь в этом хаосе.
— Что там?
— Помоги другу! Твоему крухоку! Иди!
Саймон ударил каблуками по ребрам Домой и, когда тролли аккуратно развернули своих баранов, последовал за ними. Домой несколько раз споткнулась, пробираясь вслед за троллями по скользкой поверхности озера. Саймон видел, что лошадь устала, ужасно устала. Он должен был остановиться и дать ей воды, а потом спать… спать… В голове у него стучало, а правая рука чувствовала себя так, будто по ней колотили дубинами.
Милость Эйдона, что же я сделал? Что я сделал сегодня?
Тролли вели его назад, в самую гущу сражения. Люди были так измучены, что почти полностью теряли всякую осторожность, словно рабы с южных островов, которых в старину в Наббане заставляли драться на аренах. Нанося удары, противники, казалось, поддерживали друг друга, и оружие сталкивалось с печальным звуком, похожим на звон сотен надтреснутых колоколов.
Слудига и нескольких других защитников окружили тритингские наемники. У риммерсмана в каждой руке было по топору. Его лошадь, видимо, погибла, но даже с трудом удерживаясь на льду, он умудрялся держать двух тритингов с покрытыми шрамами лицами в совершенно безвыходном положении. Саймон и тролли, двигаясь так быстро, как позволяла предательская поверхность, приближались к противникам Слудига сзади. Сведенная судорогой рука Саймона не смогла нанести чистый удар, но его клинок попал по незащищенному хвосту одной из тритингских лошадей, заставив животное резко попятиться. Всадник рухнул на лед, где почти тотчас же был растоптан товарищами Слудига. Риммерсман использовал лишившуюся всадника лошадь в качестве щита в борьбе со вторым врагом, потом каким-то образом поставил ногу в стремя и вскочил в седло, подняв свой боевой топорик как раз вовремя, чтобы отбить удар кривой сабли тритинга. Еще дважды, столкнувшись, зазвенело оружие, потом Слудиг, прорычав что-то невнятное, вырвал саблю из рук наемника, зацепив ее топориком и вонзив второй в голову врагу. Твердый кожаный шлем раскололся, словно яичная скорлупа. Уперевшись сапогом в грудь тритинга, Слудиг вытащил топор; наемник перевалился через шею лошади и тяжело упал на землю.
Саймон окликнул Слуднга и тут же вынужден был отвернуться: лошадь, с которой только что упал всадник, толкнула Домой в плечо, так что Саймон чуть не вылетел из седла. Он вцепился в поводья, с трупом выпрямился и сильно лягнул ногой обезумевшее животное, которое отчаянно заржало, пытаясь устоять на льду, а потом с громким топотом умчалось прочь.
Мгновение риммерсман смотрел на Саймона, словно не узнавая. Его кольчуга в нескольких местах была разорвана, светлая борода забрызгана кровью.
— Где Деорнот?
— Не знаю! Я только что сюда приехал! — сжав коленями бока Домой, Саймон приподнялся в седле, чтобы оглядеться.
— Его сшибли! — Слудиг встал в стременах. — Вон! Я вижу его плащ! — Он показал на небольшую группу тритингов, в гуще которых мелькнула голубая вспышка. — Пойдем! — Слудиг пришпорил лошадь наемника. Животное, которое никто не снабдил специальными колючками, скользило и спотыкалось.
Саймон позвал Ситки и ее друзей, которые спокойно добивали копьями раненых тритингов. Дочь Пастыря и Охотницы пролаяла что-то своим спутникам на языке канунов, и все они поскакали за Саймоном и Слудигом.
Небо над головой потемнело, облака закрыли солнце. Вихрь крошечных снежинок обрушился на озеро. Туман тоже, казалось, стал плотнее. Саймону почудился алый плащ в гуще сражающихся людей — недалеко, позади Слудига. Фенгбальд? Здесь, в центре событий? Нет, невозможно представить себе, что герцог пойдет на такой риск, когда сила и опыт на его стороне.
