– Вы меня предупреждали, чтобы я не зазнавалась, и я не стала. Тут я себя вела очень осторожно.
– Вот и прекрасно. Хотел бы я, чтобы все обращали на мои слова столько же внимания, – отозвался Крисп. Дрина кивнула, все еще серьезная. Даже несмотря на всю сосредоточенность и беременность, она выглядела очень юной. – Сколько тебе лет, Дрина? – неожиданно спросил Крисп.
– По-моему, двадцать два, ваше величество, – ответила она, посчитав на пальцах, – да только я могла на год-другой ошибиться в любую сторону.
Крисп вновь принялся расхаживать. Дело было вовсе не в том, что она не знала свой точный возраст; он и в своем не был уверен. В крестьянских семьях вроде той, где он вырос, над такой ерундой особо не задумывались: от возраста зависела лишь работа, которая человеку по силам. Но двадцать два плюс или минус год-другой? выходит, она родилась примерно в то время, когда он взошел на трон.
– Так что мне с тобой делать? – спросил он, предназначив вопрос столько же себе, сколько ей – а может, и самому Фосу.
– Ваше величество? – Ее глаза испуганно расширились. – Вы же сказали, что я не буду ни в чем нуждаться… – Голос Дрины дрогнул. Казалось, чтобы напомнить ему про обещание, потребовалась вся ее храбрость.
– И не будешь – клянусь в этом благим богом. – Крисп очертил на груди солнечный круг, подтверждая вой слова. – Но я имел в виду другое.
– Что? – Горизонты воображения Дрины, как то самого, когда он был крестьянином, не простирались дальше изобилия еды и не очень большого количества работы. – Я хочу только одного – заботиться о ребенке.
– Этим ты и станешь заниматься, а я позабочусь, чтобы тебе помогли, если потребуется, – пообещал он и почесал макушку. – Ты читать умеешь?
– Нет, ваше величество.
– А научиться хочешь?
– Не очень, ваше величество. Не вижу, какой мне с этого будет толк.
Крисп неодобрительно хмыкнул. Поселившийся в их деревне солдат-ветеран научил его читать и писать еще прежде, чем у юного Криспа закурчавилась борода, и с тех пор его мир разительно изменился. Написанные слова связывали пространство и время настолько крепко, что никакие устные рассказы и предания даже сравниться с ними не могли. Но если у Дрины нет желания овладеть этим умением, то лучше не заставлять ее – никакого удовольствия ей это не доставит.
Он снова почесал макушку.
– Ваше величество! – Крисп вопросительно приподнял бровь и стал ждать продолжения. – Ваше величество, – нервничая, повторила она, – когда ребенок родится, вы… вы захотите меня снова?
Хороший вопрос, признал Крисп. С точки зрения Дрины, он наверняка казался важнейшим вопросом на свете. Ей хотелось знать, останется ли она близка к источнику власти и влияния в империи. Беда была в том, что Крисп понятия не имел, что ей ответить. Он не мог притвориться перед ней и собой, будто влюбился в нее – ведь по возрасту он более чем годился ей в отцы. И даже если бы он в нее безумно влюбился, то результат оказался бы анекдотическим. Стариков, влюбившихся в юных девушек, всегда безжалостно высмеивали. Но Дрина ждала ответа.
– Посмотрим, – сказал он наконец, сожалея, что не отыскал ответа получше.
Но ему не хотелось лгать ни ей, ни себе.
– Да, ваше величество, – пробормотала она. Смирение и боль в голосе Дрины ранили Криспа не хуже ножа, и он пожалел, что вообще ложился с ней в постель.
Но не в его характере или темпераменте становиться монахом. Что ему оставалось делать?
«Надо было жениться заново после смерти Дары», – подумал он. Но тогда ему этого не захотелось, к тому же вторая жена могла породить больше проблем династических, – чем решить. Поэтому он время от времени пускал в постель служанок… и вот нарвался.
– Я уже говорил, что обеспечу тебя хорошим приданым, когда ты найдешь себе человека, способного окружить тебя любовью и заботой, которых ты заслуживаешь, – напомнил Крисп. – Ты, конечно же, не полагаешь, что незаконный ребенок императора тебе в этом помешает?
– Нет, я так не думаю, – согласилась Дрина; при всем ее невежестве она не была глупа. – Беда только в том, что у меня сейчас нет на примете такого человека.
«Сейчас». Ей двадцать два года, и «сейчас» для нее мало чем отличается от «навсегда». Не могла она, если говорить честно, и взглянуть за рамки ситуации, в которой оказалась. Когда у нее на руках окажется ребенок, то весь ее привычный мир перевернется вверх дном, и ей потребуется время, чтобы понять, как все изменилось.
– Посмотрим, – повторил Крисп.
– Хорошо, – смирилась Дрина; другого выбора у нее не было.
Крисп понимал, что это нечестно по отношению к ней. Многим Автократорам такое даже в голову бы не пришло, но Крисп знал, что такое несправедливость, потому что сталкивался с ней сам. Если бы сборщики налогов не изгнали его несправедливо с отцовской земли, он никогда бы не отправился в столицу и не вступил бы на дорогу, ведущую к трону.
Но что ему делать? Сказать, что любит ее, хотя это не так? Такое тоже не назовешь ни правильным, ни честным. Он вдруг с тревогой осознал, что мало будет просто обеспечить Дрину и ребенка, но не видел, что он еще может сделать.
И все же Дрину нельзя было назвать беспомощной девицей. Подмигнув, она спросила:
– А что обо всем этом думают их младшие величества? Эврипу-то давно все известно. Он, когда меня завидит, всегда смеется.
– Смеется? – переспросил Крисп, не зная, возмущаться ему или тоже расхохотаться. – Если тебе неймется это знать, то могу сообщить, что Фостий и Катаколон считают меня отвратительным старым развратником, которому полагается натягивать подштанники, отправляясь в постель.
– Фу! – возмутилась Дрина.
Услышав ее реакцию, Крисп не посмел даже радостно улыбнуться, как поступил бы на его месте любой мужчина. Он слишком много лет провел на троне и привык оценивать количество лести во всем, что ему говорили, стараясь пропускать мимо ушей всяческие восхваления, льющиеся на него густым и сладким медовым потоком.
Крисп до сих пор надеялся, что за императорским фасадом еще осталась частица его прежнего «я» – но разве можно утверждать это с уверенностью?
Он вновь принялся расхаживать по спальне. «Иногда ты слишком много думаешь», – сказал он себе. Он знал, что это правда, но привычка въелась в него настолько, что тут он ничего не мог изменить. Наконец, после долгого молчания, он сказал Дрине:
– Спасибо.
– Это я должна сказать вам спасибо, ваше величество. За то, что вы не отвернулись от меня, не выгнали из дворца или не засунули в мешок и не швырнули его в море, потому что мой живот стал вам помехой.
– Мне стыдно тебя слушать, – заявил Крисп, но, увидев, что Дрина не поняла, счел нужным пояснить:
