– Господин, вы должны быть с нами во время нашей победной высадки. Кто-то из нас ведь должен быть способным к изнасилованию, что, по слухам, является любимым делом всех победителей.
Гэмелен фыркнул, но его хандра прошла.
Ксиа была в нашей каюте, когда я вошла. Мне нужно было надеть доспехи. Принцесса уже облачилась в форму маранонской стражницы. Доспехи лежали рядом с ней, она сидела на кольчуге и рассматривала свой меч – которым она уже недурно владела, – словно видела его впервые.
– Принцесса, – официальным тоном сказала я. В тот момент я хотела говорить с ней как командир, а не как любовница и хотела добиться своего с помощью логики, а не любви. – Мы идем в бой…
Ксиа перебила меня:
– Когда мы будем сражаться, я буду рядом с вами, капитан. Я опешила.
Я ожидала, что она будет возражать, когда я попрошу ее перейти на галеру Базаны, или, по крайней мере, не сходить на берег во время десантирования в Тицино. К этому я подготовилась. Но она выбила у меня почву из-под ног, воспользовавшись моим титулом. Наш разговор перешел еще в более официальное русло.
– Никто из нашего рода не прятался в палатке во время боя. Я не опозорю семейную традицию.
– Хорошо, – сказала я. – Это достойно восхищения, принцесса. Но вы последняя в роде Канара. Что, если…
– Тогда мой отец усыновит кого-нибудь из своих внебрачных детей и, возможно, женится на одной из своих наложниц, – быстро ответила она. – И эти слабовольные дети его похоти промотают его состояние в десять лет.
– В общем, речь не об этом, – сказала я. – Мне плевать, что было до моего рождения и что будет после моей смерти. Я знаю одно, и только это меня волнует – когда меня заберет тот, кого вы называете Жнецом жизней, мир вспыхнет и исчезнет, как догоревшая свеча. Может быть, все, что я вижу вокруг, было создано для моего развлечения.
Я хотела развить эту нахальную мысль, но тут заметила, что Ксиа прячет улыбку, а в глазах ее ехидный блеск. Она положила меч на пол и встала.
– В моей семье есть и другая традиция, – сказала она хрипло, подходя ко мне. Я была одета только в военные ботинки, короткую тунику выше колен и опоясана оружейным ремнем. Ремень с глухим стуком упал к моим ногам, и она стянула с меня тунику до пояса, положила руки на плечи, а потом она положила меня на пол, а сама легла сверху.
Ксиа не разделась сама, она взяла меня, как воин берет девственницу, доставшуюся ему в бою. Ее губы и пальцы были везде, ласкали, гладили, и я чувствовала, что погибаю, доски палубы впились мне в спину, я пыталась не стонать громко, когда она заставила меня взлететь выше, чем я взлетала с помощью магии.
Постепенно, через день, неделю, год, я вернулась и увидела, что Ксиа лежит на боку рядом со мной, нежно поглаживая мою кожу ноготками.
– Восхитительная традиция, – еле сумела выговорить я. – Думаю, Антеро тоже примут ее.
– После боя, Рали. После того, как мы уничтожим его. Тогда придет время любви.
В полной темноте наши корабли тихо вошли в залив. Мы плыли, не зажигая огней. Я не слышала никаких тревожных криков, когда мы проплывали самое узкое место. Я пожалела только, что все не случилось так два дня назад. Тогда бы несколько тысяч человек еще дышали и мечтали о своих домах и о славе, вместо того чтобы гнить на дне океана, где их трупы медленно тащит прилив.
Мы выстроились в боевой порядок до входа в гавань. Теперь полуразрушенные корабли с людьми Нора и добровольцами составляли авангард. Наши семь галер шли непосредственно за ними вместе к пятью кораблями капитана Иезо. За нами плыл флагман адмирала Базаны и остальной флот. Я отдала только один приказ – уничтожать все встречные корабли противника. Я надеялась, что командиры отрядов достаточно компетентны, чтобы разобраться в остальном. Я сказала им, что ночью врагу вряд ли удастся избежать ближнего боя, тем более что у нас в союзниках будет внезапность. В конце я сказала, что ни один корабль не имеет права выйти из битвы, пока не получит от меня, и только от меня, приказа об отступлении, а всякого, кто ослушается, пустят на дно морские демоны.
Решив не заканчивать инструктаж такой наглой ложью, я подумала минутку, потом сказала:
– Да будет благословлен плывущий на звук битвы. Сегодня боги на стороне Конии!
Потом долгое время мне было нечего делать – только ждать и молиться, чтобы нас не обнаружили.
Корайс стояла на баке вместе со мной. Мы глядели на огни прибрежных деревень, которые исчезали позади по мере того, как наш флот приближался к Тицино. Я повернулась, чтобы отправиться обратно на мостик. Она положила руку мне на плечо и остановила меня.
– Когда вернешься в Ориссу, – сказала она, – в первый день лета устрой, пожалуйста, в честь меня турнир лучников. И пусть он будет для всех, особенно для девочек, желающих вступить в гвардию.
Я начала говорить что-то, потом сказала совсем другое:
– Хорошо. А ты будешь главным судьей и принесешь жертву Маранонии.
– Принеси в жертву ранние летние цветы, – перебила она меня. – Розы, лилии и глицинии. И пусть над этой жертвой не проливают кровь.
– Хорошо, – сказала я. – Но одно условие – ты не будешь приставать к лучницам, по крайней мере когда их матери смотрят.
Корайс улыбнулась и коснулась рукой повязки на руке.
– Спасибо, – только и сказала она.
Огни Тицино светили сквозь тьму. Теперь станет ясно, сработает ли мой план. Больше всего я беспокоилась, не обнаружили ли нас. Может быть, мы плывем прямиком в ловушку. Еще у меня были некоторые сомнения насчет того, смогут ли конийцы хорошо биться во второй раз.
Я приказала флоту вернуться в Тицино немедленно не потому, что хотела отомстить, и не для того, чтобы оправдать старый совет конников – если тебя сбросит конь, нужно немедленно снова вскочить на него, если хочешь ездить без страха. Нет, просто я знала солдат. После такой сокрушительной победы солдаты врага наслаждаются жизнью – пьют, едят, спят с женщинами.
Самое лучшее – если бы нам удалось контратаковать предыдущей ночью, но это было невозможно. Хотя, вероятно, ко второму дню пиршества солдаты Сарзаны упьются сильнее. Мы проверим, так это или нет, через несколько минут. Я видела очертания заякоренных кораблей на фоне ярких огней Тицино. До нас доносился праздничный шум, звуки военных маршей, пьяные песни; на гондолах, плавающих по каналам Тицино, заменявшим улицы, светились факелы. В самой гавани была почти полная темнота, даже на мачтах кораблей сигнальные огни не горели.
Я отдала приказ, и сержант Исмет посветила фонарем – длинный сигнал, короткий, снова длинный. Воскресители на флагмане должны были усилить чары. Я почувствовала, как посвежел попутный ветер. Гэмелен, стоящий рядом со мной, сказал:
