На рассвете они начали восхождение и несмотря на огромные кувшины за спиной без особого труда одолели первый хребет. Дреки пришлось потруднее, кроме того, он ужасно боялся, что сыплющиеся у него из-под ног камни привлекут внимание охотников. Но все обошлось.
За хребтом начался крутой, почти отвесный спуск к протекающей в ущелье реке. Охотники спускались, помогая себе короткими копьями, потом, опираясь на те же копья, переправились вброд через реку. Дреки пришлось сползать буквально полулежа, широко расставив руки и ноги. Он ободрал себе весь живот, но все же ни на мгновение не усомнился в правильности принятого решения. Этот поход тоже был «настоящим», в чем-то даже более настоящим, чем охота. Ведь на охоте он выполнял чужие поручения, здесь же действовал по зову собственного сердца.
Мутные воды реки с ревом проносились мимо него, стуча камнями, катящимися по дну. Дреки напился, снял сапоги и, не колеблясь, вошел в воду. Она была холодной и доходила до груди, а местами — и до плеч, камни били по ногам. К счастью, они были небольшими, не способными сбить человека с ног. Однако разглядеть дно было невозможно, и Дреки несколько раз спотыкался, а один раз даже нырнул с головой, на мгновенье потеряв опору. И все же это была не настоящая смертельно опасная горная река, и молодой человек вскоре понял, что ее можно одолеть, двигаясь наискось к течению. Выбравшись на берег, он вновь полез наверх поузкой горной тропе, вслед за уходящими все дальше охотниками. На вершине хребта он успел заметить комель сухого дерева, покрытый странными рисунками, но разглядывать их уже не было времени. За новым хребтом открылся новый рукав реки, на этот раз не такой широкий. Охотники пересекли его и пошли вверх по течению. К счастью, русло было довольно извилистым, и Дреки снова мог преследовать отряд, оставаясь незамеченным. Постепенно солнце высушило на нем одежду, и это его здорово порадовало. Когда охотники наконец покинули русло реки и, пройдя узкой расщелиной между двух скал, вышли к ее третьему рукаву, он уже не стал торопиться и разделся, прежде чем залезть в воду. К счастью, глубина здесь была всего по пояс, и Дреки сумел переправиться, не замочив одежды. На другом берегу он снова обнаружил покрытый резьбой ствол дерева: на нем были человеческие лица и медвежьи морды. В тот день Дреки пришлось пересекать воду еще не меньше полудюжины раз, но все это были сущие ручьи: в некоторых местах он лишь скидывал сапоги и подворачивал повыше штаны, в некоторых — просто перебирался, прыгая по камням. Так они забирались все дальше в горы и постепенно поднимались все выше. Последний подъем оказался самым трудным — тропа была узкой и чрезвычайно крутой, и, не будь на ней корней и ветвей кустарников, одолеть ее было бы невозможно.
Тропа привела отряд, а следом за ним и Дреки, на небольшое, поросшее травой плато. Чуть в стороне, в маленькой лощине расположилась деревня в шесть домов. За ней уходил вверх крутой, заросший лесом склон. Охотники не стали приближаться к деревне: они расположились на краю плато у старой сухой ели, покрытой все теми же рисунками. Дреки обошел их стоянку большим кругом и отправился на разведку. Деревня его заинтересовала — издалека было видно, что дома в ней не похожи ни на лесные землянки, ни на легкие болотные домики из прутьев и тростника. Здесь были настоящие дома: срубы, стоящие на вывороченных пнях высоко над землей. Острые, крытые старой полусгнившей соломой крыши с длинными скатами чуть было не касались земли.
Издали было ясно видно, что деревня давно заброшена: крыши прохудились и провалились, широкие прямоугольные площадки перед дверями покосились. У двух домов они вовсе рассыпались, и только невысокие, покрытые резьбою столбы так и торчали рядом с домом. Осмотрев деревню с расстояния в сотню шагов, Дреки захотел подобраться поближе, но тут ему почудилось какое-то движение среди развалин. Дверь одного из домов заходила ходуном, потом распахнулась, и Дреки чуть не вскрикнул: на пороге стоял на задних лапах огромный серый медведь с седой грудью и серебристой полосой вдоль хребта. Медведь неторопливо опустился на четыре лапы, приглушенно рявкнул и спустился с крыльца: «С косолапой, неуклюжей и смертельно опасной грацией полубога…» — подумал образованный и художественно одаренный Дреки.
Хотя от него до деревни было не меньше сотни шагов, и ветер дул к нему, а не от него, юноше все же стало боязно, и он осторожно отполз назад, выбрал себе старый развесистый дуб на опушке, взобрался на самый толстый сук, сел, привалившись спиной к стволу, и уже оттуда продолжал наблюдение.
В ответ на призывное рыканье медведя из-за угла соседнего дома показались еще трое — по всей видимости, медведица с медвежонком и медвежий пестун — молодой годовалый медведь, который продолжает ходить вместе с матерью и присматривать за малышом. Все семейство, не торопясь, разгуливало по деревенским улицам, то выкапывая из песка муравьиные гнезда, то с хрустом поедая овощи и колоски, что самосейкой выросли на деревенских огородах. Потом из леса вышли еще с полдюжины медведей и присоединились к неторопливой трапезе. Дреки так и оставался на дереве. На этот раз у него не было при себе ни воды, ни еды, но он боялся спуститься: нельзя было без конца испытывать судьбу, при свете дня медведи или люди могли его заметить, и тогда, он понимал, ему несдобровать. Поэтому он предпочел терпеть голод и жажду.
Медведи бродили по поселку весь день, почти не обращая друг на друга внимания. На закате — все такие же молчаливые, угрюмые, равнодушные, они отправились в лес. Дреки забрался повыше и вцепился в ствол дерева. Прямо под его ногами проплывали серые спины с гибкими хребтами, крутыми боками и смешными маленькими хвостиками, но ни один из зверей не поднял головы и не заинтересовался сидящим на дереве человеком. Стемнело. Из леса пополз туман, и Дреки уже собирался под его прикрытием соскользнуть на землю, но тут на тропе, ведущей в деревню, появились охотники. Цепочкой, один за другим, они прошли меж разрушенных домов, сняли с плеч кувшины, положили их под дома, между пнями, удерживающими настил, и так же молча удалились.
Дреки привстал на своем суку, осмотрелся и вновь заметил движение. Меж полосами тумана, меж стволами елей, мелькали силуэты — по склону вниз, к деревне, спускались еще какие-то люди. При свете Медвежьего Уха Дреки смог рассмотреть их и был настолько поражен, что забыл о мучающих его голоде и жажде.
Бледные и словно прозрачные, в грязной, свисающей лохмотьями одежде, с печальными застывшими лицами, и у каждого вместо правой или левой руки — медвежья лапа. Среди этих призрачных оборотней Дреки смог угадать то медвежье семейство, которое паслось здесь утром: отца — солдата в мундире королевской пехоты Кельдингов с окровавленной головой, мать в крестьянском платье с кровавым пятном на груди и двух детей: пятилетнюю девочку и бледную золотоволосую девушку-подростка с широкими шрамами на шеях. Призраки неслышно проскользили там, где только что прошли охотники, не обращая никакого внимания на принесенные кувшины, сели на крылечки или прямо в пыль у домов и негромко, протяжно запели. Одни пели на языке дивов, другие — на языке Королевства, и от этой песни у Дреки захолонуло сердце:
