Геройский старший лейтенант тоже увидел нас и, удивленно вытаращив глаза, спросил:
– У нас сегодня что, маскарад? Тогда я требую заменить спирт коньяком!…
Я поднял забрало и устало проговорил:
– Пошли, Юра, тебя полковник дожидается…
Старлей смотрел мне в лицо и не узнавал. В то же время в его затуманенном алкоголем мозгу знакомые слова – «Юра» и «полковник» рождали определенные рефлексы, а потому он, неуверенно поднявшись со своей тахты, просто, но достаточно тоскливо согласился:
– Пошли…
Мы снова спустились во двор, и я приказал управляющему, или, как он сам себе ненароком обозвал, дворецкому, чтобы Юрке подали заседланную лошадь. Лошадка появилась буквально через минуту. Тут я кое-что вспомнил и полез отвязывать от своего седла мешок. Порывшись в его содержимом, я откопал свою старую джинсу и прямо во дворе стал освобождаться от своих шикарных доспехов, великолепного камзола, на котором пока еще не стояло торговой марки «Шапс и компания», от сапог и прочей рыцарской амуниции.
Переодевшись и сложив не нужное мне больше добро к ногам обалдевшего сэра Вигурда, я сунул маленькую погремушку в карман джинсов и повернулся к вытаращившему на меня глаза дворецкому:
– Слушай внимательно тринадцатого лорда Сорта, крыса! Поскольку я должен покинуть эти благословенные края, я назначаю своим наследником маркиза Вигурда, шестого лордеса Кашта и, отныне, четырнадцатого лорда Сорта, и передаю ему все, что имею в этом мире. Если я узнаю, что ты плохо ему служишь, я вернусь и спущу с тебя живого шкуру! А тебя, маркиз, – я повернулся к потерявшему дар речи Вигурду, – прошу принять мою благодарность и искреннюю любовь. Да, еще… передай это барахло в лесной заповедник, Маулику, и скажи ему от меня спасибо… и привет Топсу с Фокой… А теперь, прощай!
Он хотел что-то мне сказать, что-то возразить, но я с нажимом повторил:
– Прощай, – а потом вдруг притянул его к себе и обнял. Вряд ли сэр Вигурд в своих латах почувствовал крепость моих объятий, но их сакральное значение он понял, и, отстранившись, я заметил блеснувшую в его глазах слезу.
Я вскочил на свою верную кобылку и повернулся к давно сидевшему в седле Юрику:
– Ну что, поехали, похищенный!…
И только тут он меня узнал:
– Володька!… Сорокин!… – изумленно воскликнул прямо на глазах трезвеющий оперуполномоченный, трогая вслед за мной своего конька. – Как ты меня отыскал?!
Но я не отвечал на его вопрос – горло у меня перехватило и… Видимо, не все свои слезы вложил я в свое магическое оружие.
Мы удивительно быстро, за какие-нибудь два-три часа добрались до границы заповедника, оставив в стороне деревню, в которой меня пытался «арестовать» ныне упокоенный сэр Лор. Углубившись в синюю лесную чащу, я вдруг испугался, что не смогу найти ту поляну, от которой началось мое странное и… страшное путешествие, однако ближе к вечеру мы выехали аккурат на нее, словно мою умненькую лошадку все еще вела моя… фея. Соскочив с лошади, я достал из кармана джинсов Мауликов кошелек с камнями и выбрал четыре самых, на мой взгляд, красивых, надеясь, что их «вода» соответствует «возложенной на них задаче». Затем, похлопав свою лошадь по морде, я прошептал ей на ухо:
– Надеюсь, Маулик быстро тебя найдет, – и отвел ее вместе с лошадью спешенного Юрки подальше к опушке.
Вернувшись в середину поляны, я, как учили, разложил рубины в синей траве и оглянулся на притихшего старшего лейтенанта. Тот давно уже перестал задавать мучившие его вопросы и только со странным испугом в глазах наблюдал за моими действиями.
Я закрыл глаза, поднял лицо к небу и представил себе…
Задний двор дома номер два по Второй Вагонной улице моего родного города. Его серый некрашеный забор, густо заросший высоченной, сочно-зеленой крапивой и серой, заматерелой полынью. Я представил себе, как некто неизвестный, а может быть, и вполне известный, прогуливается в этих травяных зарослях, и верхушки зарослей раскачиваются, показывая маршрут неторопливого следования этого некто. Я представил себе коротенькую зеленую вытоптанную травку перед входом в квартиру номер два и яркое золотое солнце над двором… И когда вся эта дорогая моему измученному сердцу картина встала перед моими закрытыми глазами как живая, я… начал петь заклинание. Очень скоро оно кончилось и я открыл глаза. Под перекинувшейся над синей полянкой рубиновой аркой под яркими солнечными лучами зеленел заросший двор, ограниченный серым некрашеным забором, и отдельные верхушки высоченной крапивы нервно подергивались, словно кто-то невидимый дергал их у основания.
– Ни фига себе!… – раздался за моим плечом совершенно трезвый голос Макаронина.
– Пошагали, – устало проговорил я, и, взяв лейтенанта за рукав мундира, потянул его под арку. А он особенно и не упирался.
В воздухе поплыл резкий стон, словно лопнула басовая струна виолончели, и мы оказались во дворе госпожи Фоминой.
И тут же за нашей спиной раздался знакомый басистый женский голос:
– Вы кто такие и откудова появились?!
– Я те, гражданка Фомина, щас расскажу, «откудова» мы появились!… – зарычал старший лейтенант, медленно поворачиваясь на голос, но я оборвал готовый начаться диалог резким окриком:
– Молчать!…
А потом, повернувшись к зарослям, позвал:
– Эй, Кушамандыкбараштатун, пойди-ка сюда!…
Верхушки крапивы и полыни замерли, а потом над ними появились три серо-зеленые головки, зло поблескивающие черными бусинами глаз. С минуту мы рассматривали друг друга, а потом я вытянул из кармана погремушку и помахал ею в воздухе.
Через мгновение «Змей Горыныч карликовой породы» стоял рядом со мной. Я протянул ему его игрушку и он схватил ее передней лапой, а потом…
Маленький Кушамандыкбараштатун, подскакивая на трех свободных лапах и смешно покрякивая, разогнался, подпрыгнул и взмыл в воздух… без всяких крыльев! Заложив стремительный вираж, дракончик крикнул что-то не совсем разборчивое, что я принял за благодарность, а затем что-то громко хлопнуло и он… исчез.
Я медленно повернулся к двум оставшимся субъектам и устало проговорил:
– Ну а теперь давайте решать, что делать с вами…
– А чего решать… с нами? – наивно удивился Юркая Макаронина. – Я напишу тов… гос… ну, полковнику рапорт, в котором все… э-э-э… распишу… Мне все равно нужно будет за дубинку отчитываться… Дубинку-то мне этот… граф… не вернул…
Я очень живо представил себе Юркино письменное творчество! И понял, что желтый дом по нему плачет! Бабка Яга, услышав предложение старшего лейтенанта, тоже насторожилась – сообразительная была бабушка!
