— Я сказал в сторону! — закричал он и карминовые волны обрушились на льдинисто-опаловый мрамор моста, стекаясь кровью по парапету, ветер метался, пробиваясь сквозь прозрачные стены, вбиваясь ураганами, и расходились в небе златовласо-розовые туманы под стихийной силой. Дрожали разливы киноварных вод, закручиваясь в воронки, поднимаясь выше к иллюзорным барьерам восходя в вышину в поисках границы стен, но разбивались на части, опадая кровавым дождем в мутную рдяную влагу. На краю сознания его затеплился звон, мягкая трель китайских колокольчиков и звучная игра эрху, возносящая прославленный свет и чистоту, успокаивая его разгневанный и измученный рассудок. И не оглядываясь назад, чтобы увидеть подходящую все ближе процессию в одеяниях светлых, как полуденный свет, и женщин, чьи смычки плавно соприкасались со струнами, через музыку, доносимую ветром, он наблюдал за почтенным приходом блаженных наместников, что передавали устами небесную волю. Видел, как расходятся тончайшие и нежнейшие ткани, укрывающие в золотых паланкинах неопороченное скорбью красивое и молодое лицо мужчины. Волосы его были серебряными нитями, так луна грядой проходится над темным озером, отражаясь пологими тропами в цветении лотосов, в глазах его была умиротворенность и ласка. И на каждого кланяющегося перед ним он смотрел с такой невероятной заботой, преданной любовью, с коей смотрят на родное дитя. Одежда из великолепного сверкающего атласа обрамлялась широким золотым поясом, расшитым лилиями и восточными толстыми швами, и длинные волосы стекались ручьями по широким плечам. Каряя хна покрывала его руки узорчатыми рисунками из растений и чудотворных цветов, начиная затейливую историю о райском саде от кончиков пальцев и заканчиваясь кружевными переплетением линий и пятен на запястьях.
Безмятежность окутывала Первого Представителя, тогда как ярость вскипала в руках османского герцога, когда он вышел к остановившемуся возле моста паланкину. Прислужники опустили тяжелые носилки, мгновенно склоняясь челом к земле, не поднимая глаз на спускающегося повелителя. Свет проникал в его кожу, исходил от него мощными и неразрушимыми потоками, как если бы он сам был частью солнечного обелиска, и каждый, кто смотрел на его лицо, падал ниц, шепча праведные молитвенные строфы. Склонялись все, и в наступившей тишине замолкли даже звуки природы, и будто волны, развеваемые его ветрами, прекратили свой расплывчатый и бурный мотив. На колени встали стражи позади него, опустив громадные топоры, опустились к земле и те, в чьих жилах текла голубая кровь избранников. Но Скай не вставал на колени, вместив всю силу взора в чистые черты человека, медленно идущему ему навстречу. Шаг раздавался эхом в его ушах, когда высокие туфли заскользили по крупным комьям соли. Но Первый Представитель не смотрел на него, не поднимал своих прозрачных и всевидящих, всезнающих глаз, а смотрел мимо светловолосого юноши, на раскинувшиеся черные развалины, покрытые пеплом. Но подойдя к Скаю вплотную, поравнявшись с ним, он вздохнул, закрыв глаза, и мгновение вслушивался в тихий шум ветра, получая удовольствия от соприкосновения ветра к коже, к ощущению развивающихся волос и трепещущих одежд. Когда же он вновь открыл свои глаза, то произнес мягким и теплым голосом:
— В твоем сердце сгустилось неверие. И страдания твои изливаются наружу в обрывках гнева, что потопляет рассудок.
Скай ничего не ответил, с нарастающим отвращением и негодованием всматриваясь в порабощенных и не мыслящих людей. Он сдвинул брови, и свирепо, озлобленно прошептал:
— Что Вы пытаетесь сделать с этими людьми? Чего добиваетесь, отнимая столько жизней?
На лице человека, чьи волосы были белее снега, воссияла улыбка дикая и широкая, скривившая благодатное лицо, обезобразив его. И в контурах проглядывался призрак похоти. Первый Представитель повернулся к нему, и двое мужчин всматривались в глаза друг другу некоторое время, не отводя своих сильных взоров.
— Смотри же и возрадуйся высшему благословению великих двенадцати судий, — торжественно провозгласил он, поднимая руки вверх над головой, поднимая лицо к небесам, затаившим молчание.
Скай вглядывался в очерненный стан, сжимая кулаки и чувствуя как кости рвутся через преграду кожи, чтобы разорвать на части расхитителя и лукавого, того, что омрачил сердца и души, и, сделав первый шаг, он застыл, и дыхание его сорвалось. Полный красный лепесток розы пролетел между его лицом и восхваленным профилем слушателя небесного гласа. И за последующим лепестком последовала пригоршня алых, как губы любовницы, лепестков. Мир окрасился красным цветом любви и войны, оттенком боли и крови, страсти и грешности, и все застыло в колорите жизни. Их было так много, что за несколько долгих секунд вода была овеяна розами, и была еще пряней и богачей от спелых и расцветших цветов. Красные розы усеивали крыши домов и дороги, сыпались в откинутые капюшоны и одежду, затопляя улицы. Сквозь опадающие лепестки он с трудом мог разглядеть собственные руки, густой, сладкий аромат заполнял его, одурманивая, притупляя мысли и понимание. Все иллюзия, самообман и лживый сон, что пытаются выдать за истину. Песня ветра и доносящийся до него прибой воды кричал ему: «Не верь, остановись. Услышь же правду за черной вуалью вымысла».
Но чем больше он смотрел, тем больше верил, отбрасывая предостерегающие слова, что шептали уста любимой души. Темный дым, покрывающий город развеялся, и к небесам взошли сверкающие золотом и изумрудами шпили храмов, чьи зеркальные окна отсвечивали солнечный свет; красные особняки стали пунцовее прежних, а высокие улицы, с которых стекала вода, повалились хрустальные горные воды. Стая белоснежных голубей взлетела над мостом, и прекрасные перья опускались снежными хлопьями, смешиваясь с краснотою роз. Кремовые ворота дрогнули, когда звенья цепей и механических замков отворились, и алтарные двери открылись. Со всех ног с запыхавшимся счастливым лицом бежал темноволосый мальчик. Иссиня-черные волосы липли к лицу и чистой белой рубашке, когда вытирая рукавом запотевшие губы и раскрасневшиеся щеки, он глубоко вздыхал полной грудью чистый воздух. Он счастливо смеялся, когда второпях пробирался через высыпанные солью мостовые, зовя сестру, через толпу пытаясь донести ее имя, звучавшее прекраснее в пологе ветра любой скрипки и флейты.
Скай продолжал стоять и смотреть, как с дальней части выходят люди, в добротных одеяниях, лица их были светлыми, почти лучезарными от счастья, заточенного в глазах. Они плакали, и слезы, скатывающиеся со щек, гласили об искренности, неподдельности. В сомнении и на дрожащих ногах опускаясь вниз, почти рухнув наземь, поднимая заплаканные голубые глаза, что были ярче неба и глубже воды в океане к солнцу, что проглядывалось сквозь чистое голубое небо. Свет лился на его лицо, когда радостные крики охватили людей, поднимающихся с колен, воспевая славу двенадцати судьям, восседающих в своем божественном величии на лотосовых престолах.
