В Константинополе находится Аркадий. Он лентяй, дурак, к тому же и больной человек, так что вряд ли долго протянет. Пока жива была императрица, дочь франкского генерала, все было не так плохо, а теперь он лишь марионетка своего преторианского префекта, которому, однако, далеко до такого сильного человека, как Стилихон. Стилихон, к тому же, своих амбиций не утратил. Сейчас он снова ведет переговоры с готами, и, как полагают мои источники, он ведет двойную игру. Думаю, он хочет, чтобы они заняли Грецию, а он в это время на востоке империи двинется дальше на север. Что из этого выйдет — если выйдет, — один Господь знает. Константин тем более не знает, однако ему придется почувствовать на себе последствия.
А будет ли Стилихон без конца делать вид, что он действует по поручению императора Гонория? Ходят слухи, что он собирается захватить троны Запада и Востока — для своего сына. Если ему это удастся, Константину придется столкнуться и с этой проблемой. Если не удастся или придворные враги его свергнут, у Константина будет другая, но не менее опасная проблема. Нет, у вашего самопровозглашенного императора слишком много забот и без Арморики, которая к тому же его не признает. Вас послали сюда в надежде, что мы этого не знаем. Теперь вы видели собственными глазами, как относится к вам народ, и знаете, что известно нам, руководителям, и что мы намерены делать. Уведите ваш легион, Энианн. Все равно вам придется это сделать, и совсем скоро. Ваш Константин нуждается в каждом солдате.
У Грациллония пересохло во рту, саднило горло. Стучало сердце. Как нужен был ему сейчас глоток вина, но он терпел, проявляя римский стоицизм. Надо дождаться, пока останется один.
Энианн побледнел.
— Вы кое о чем забыли, — бросился он в атаку. — О законе. Закон выше любого императора и государства. Во имя закона призываю вас сложить оружие.
Корентин, покосившись на Грациллония, ответил за него:
— Давайте не тратить время на споры о том, чья сторона больше нарушает закон. Без правдивости, справедливости закон теряет душу. Он становится ходячим трупом.
— Не придавайте большого значения сравнениям, — сказал Грациллоний. — Дело в том, что последний приказ явился последней каплей. Мы не откажемся от нашего права на самооборону. Мы не примем участия в вашей гражданской войне.
— Выходит, вы поддерживаете Гонория, — подытожил Энианн.
— Называйте как хотите, — сказал Грациллоний, внезапно устав.
Корентин поднял руку.
— Мы поддерживаем Рим и христианство, — сказал он.
— Вы и ваши язычники? — в смехе Энианна послышалось отчаяние.
— Ладно, закончим на этом, — сказал Грациллоний. — Отправляйтесь домой… Да нет, к вашему императору. Ведь вы оставили вашу страну варварам.
Кинан дернулся.
— Поосторожнее, приятель, — проскрежетал он.
Грациллоний слегка ему улыбнулся.
— Прошу прощения, — пробормотал он. — Думаю, вам несладко.
— Я исполняю свой долг, сэр.
— А я — свой. Сейчас я пойду к людям, что собрались на улице, поговорю с ними. Распоряжусь, чтобы вас покормили. Завтра отправляйтесь назад. Пошлю с вами эскорт до Редонума, чтобы вас никто не обидел. Саломон!
— Да, сэр? — откликнулся юноша.
— Возьми людей, отправишься в качестве сопровождающего. Пойдешь впереди с нашим штандартом.
Саломон был явно недоволен.
— Это тяжелое задание, сэр. Дело не в опасности, сэр. Не думаю, что это опасно, по…
— Выполняй приказ, — твердо сказал Грациллоний. — Чтобы стать королем, надо учиться.
III
Ночью Верания родила дочь. Грациллоний сторожил у дверей. Услышав, что все прошло хорошо, вошел в комнату и поцеловал ее.
Домой он вернулся через несколько часов после восхода. В этом году рабочие пристроили к дому солярий. Стекло значительно подорожало, но подарок привел Веранию в восторг, ведь она так любила свет. Там он ее и нашел. Она сидела в кресле, подлокотники и спинка которого обтянуты были мягкой материей. Это кресло он сделал для нее своими руками. Сделал он также и стоявшую возле нее детскую кроватку, украсил ее выточенными из дерева птицами и цветами. В комнате вместе с ней сидела за пряжей служанка. Марк, здоровый трехлетний мальчик, играл на улице.
На коленях у Верании лежала книга, любимые «Георгики» Вергилия. Она унаследовала библиотеку отца. Солнечный свет, падая на волосы, делал их центром маленькой воздушной комнаты. Она только что вымыла голову, и влажные волосы, пока не убранные в прическу, струились по белому платью, как у молодой девушки. Когда Грациллоний вошел в солярий, она отложила книгу и улыбнулась мужу. Так улыбалась она ему еще маленькой девочкой, когда он приезжал из Иса к Апулею.
Он склонился над ней, вдохнул аромат ее кожи и, легко коснулся губами ее губ.
— Как ты? — спросил он.
— Замечательно, — ответила она.
Он заметил и ее бледность, и темные круги под глазами.
— Обманываешь.
— Она говорит правду, господин, — вмешалась служанка. — Такая с виду хрупкая, а посильнее многих крестьянок.
— Тем не менее тебе нужно лежать, — забеспокоился Грациллоний.
— Скоро лягу, — пообещала Верания. — Такая прекрасная погода. Я почувствовала, что смогу дойти сюда и немного посидеть.
Ей всегда удавалось настоять на своем, и он уже не спорил. Он склонился над кроваткой. Новорожденная спала. Сморщенное, красное чудо, невероятно крошечное.
— Мария, — пробормотал он. Имя это выбрала Верания. Она так и говорила, что «если родится девочка, назовем ее в честь Богоматери».
Верания посмотрела на мужа.
— Беспокоиться нужно о тебе, — сказала она. — Спал ли ты сегодня? Бедный, ты совсем измотался.
Он пожал плечами:
— Что поделаешь? Сейчас очень много дел.
— Что-нибудь еще случилось со вчерашнего вечера?
Он сел на табурет напротив нее.
— Я только что отправил римлян назад. Саломон их сопровождает.
«Бывший мой легион».
Радость ее тут же сменилась беспокойством. Он не понял, страх ли то был или огорчение.
— Ты бросил жребий, — медленно произнесла она.
Он скорчил гримасу:
— Это сделали за меня. Снова и снова повторяется одно и то же. Теперь вот Константин…
— Ты затеял опасную игру.
— Теперь это другая игра.
— Теперь и Саломону угрожает опасность.
Хотя упрека в ее голосе не было, Грациллоний взмолился:
— Разве мог я остановить его? А он нам нужен. Я и раньше говорил тебе об этом. Все любили Апулея, и помнят его. Теперь они с радостью поддержат его сына, как никого другого.
Голос ее дрогнул от гордости:
— Кроме тебя.
