Забыл, и совесть, как говорится, не дрогнула. Редкий советский пятачок одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года, переходный в чеканке монет — с меди на алюминиевую бронзу. Сохран плохонький, денежка затертая и видавшая виды, но, несомненно, подлинная. Меридианов, восходящих к острой части молота, на гербе реверса было два. Будь там три меридиана, пятачок ценился бы у любителей разновидностей в несколько раз выше — даже в таком неприглядном виде. Поначалу Антон, да и Алла тоже, оба были уверены, что пять копеек — так называемая перерезка. Хитрорукие умельцы — любители наживы, — просто-напросто виртуозно меняли в оригинальной монете последнюю цифру на вожделенную семерку. Точки над «i» расставил микроскоп, подтвердивший подлинность старого пятака.
Излишне упоминать о том, что двадцать с хвостиком лет назад молодой Лозинский был чудовищно далек от нынешнего восприятия мира и всякой аномальщины. Если бы тогда кто-то ему сказал, что Алла — ведьма, причем самая настоящая, не имеющая отношения к киношно-книжным пряничным колдуньям, он бы только посмеялся.
Звонить сейчас отцу и просить сбагрить пятак куда-нибудь в нумизматический салон задешево уже глупо. Это надо будет сделать — но позже и деликатно, равно как и попросить мать избавиться от шарфика. Лучше сделать это самому при первом же приезде в Москву, не привлекая внимания родителей.
— Я не смогу тебе отказать после такой вот привязки? — уточнил профессор.
— Сможешь, конечно. Я действительно не имела в отношении тебя никаких планов и видов, Антон. Я не наговаривала, не привораживала. Многие вещи я делала подсознательно. — Голос женщины мягко журчал, как ласковый ручей по камням в ленивый летний полдень. — Мы давно друг другу чужие. Хотя… ты такой роскошный мужик, что любая даст и не поморщится. Готова поспорить, студентки ходят за тобой табунами.
— Ты тоже прекрасно сохранилась. С комплиментами я никогда не дружил, уж прости.
— Я помню.
Алла пыталась свернуть со скользкой дорожки предмета разговора на общее студенческое прошлое, но профессор эти поползновения пресек.
— Ты волен мне отказать, разумеется. — Проговорила между тем женщина, тронув губы салфеткой.
Она, похоже, убедилась, что классические дамские уловки — взывание к воспоминаниям молодости, попытки прикосновений, игра тембром голоса — просто не действуют. Мнимая или реальная угроза с упоминанием имени Елизаветы Максимовны — вот что подействовало в первую очередь. Собиралась ли сеньора Торнеро прибегнуть к шантажу, так и осталось тайной. Но Лозинский думал сейчас не о возможном шантаже, а о той маленькой девочке Алле, которой мать сохранила жизнь — и сломала ее одновременно. Лозинский хорошо понимал, почему Новикова-старшая полностью исключила для себя возможный визит в храм: муж был партийным функционером, да и неверие в те годы являлось абсолютной нормой для советского общества. Но сама-то женщина, образованная, умная, современная — как она решилась оставить дочь с чужим человеком, мягко говоря, внушающим неприязнь даже по итогам поверхностного сбивчивого рассказа?! Как?! Цеплялась за соломинку, предпочтя успехам медицины эфемерное классическое обещание: «долго, счастливо, безболезненно». Лозинскому вспомнилась мать Аллы, которую, конечно же, он видел не единожды — на правах возможного будущего зятя… Внешне женщина была воплощением воспитания, элегантности и вкуса, и все эти качества в должной пропорции смешивались с определенной деловой хваткой и гибкостью мышления.
Антон также думал о том, какой простор давало Есении и подобным ей чужое горе. Сколько их поперло в девяностые из всех щелей, когда вера в коммунизм была уничтожена, а заменить ее сразу и вдруг никак не получалось, — гадалки, экстрасенсы, белые и черные маги. Торговцы надеждой, мошенники, негодяи — но и подлинные служители самой настоящей Тьмы, которой всегда найдется место в слабой человеческой душе. Во все времена…
Девочка выросла — и теперь хочет поступить не менее нечестно. Можно сейчас просто уйти, да. Но тогда кто знает, с чьими еще костями повторится фокус с имитацией живого человека? Сколько вообще таких «шкурок» наделано Аллой? Кто станет следующей жертвой и когда?! Кого она втянет в ураган астрального сквозняка, продолжая свою практику?!
— Ты хоть как-то пыталась разобраться с историей фальшивого рубля? Ты уверена, что это именно то, что тебе нужно? Семейное проклятье и сила одновременно — ты не думала, что раз речь идет о фальшивом рубле со специфической репутацией, все это может быть связано с родом Демидовых? А призрак ребенка, как ты его назвала?
— Игоша. — Сухо сказала Алла. — Это не имя. На Руси так исстари называли младенцев, не доживших до крещения. Отголоски язычества, домашняя нечисть. Может вредить, может просто пугать. Таких детей действительно хоронили не по обряду, а то ли в огороде, то ли под полом избы. От Есении я ничего не узнала и не добилась даже на смертном одре — она упоминала только какой-то семейный грех, да и то в нашу первую встречу. И у меня сложилось стойкое ощущение, что о подлинной истории рубля ни Есения, ни ее семья ничего не знают. Проклятие — да и все тут. Я историк, как и ты, Антон, и понимаю, что никаких следов чеканки Демидовым фальшивых денег нет и не было. Но, тем не менее, заключение ты видел. Не факт, что рубль фальшивый, а не просто неизвестный, и если бы не следы мышьяка в сплаве, можно было бы говорить о новом типе комплекта штемпелей Гедлингера… Но в этом, если все получится, можно будет разобраться и без меня, — когда я исчезну из твоей жизни.
У Лозинского появилась масса соображений, которые он не был намерен высказывать вслух. Если в его услугах возникала необходимость в коллекторском агентстве «Жизненный долг», ему звонила Елена или кто-то из кураторов. Кажется, настал черед впервые позвонить самому?.. Может быть, удастся как-то поднять архивную историю звонков должникам, если такой архив вообще есть…
В комнате-коконе, в обволакивающей тишине, устало провела ладонью по лицу сидящая в кресле красивая женщина — как будто пыталась отодрать невидимую и страшную маску, намертво приросшую к коже.
— Сейчас я прошу. Прошу, Антон… Хочешь, чтобы умоляла — начну. Я устала. Я просто хочу, чтобы все кончилось… Вадимова шкурка мне тут не помощник, к сожалению. Мне необходим живой человек — со свободой воли и с твоими… способностями. Пока рубль в Сургуте, нужно действовать. Есть три кандидатуры, у которых может быть монета, точнее, она с огромной вероятностью у одного из этих троих. Я не стану больше рисковать через всякого рода посредников, иначе проклятая монета опять сбежит, понимаешь?! Ты сможешь ее найти и не позволишь ускользнуть из рук, как это было с Вадимом и… еще многими другими. С тобой поедет Ману и поможет во всем, потом доставит монету мне, мы улетим, и более ты обо мне ничего не услышишь. Клянусь! Я организую все, что нужно, чтобы рубль к тебе вернулся — вместе с соответствующими документами и… всеми возможностями для продвижения. Он уже будет чистым. Без вреда для кого-либо.
— Вряд ли я захочу сделать себе имя таким образом. Да будь он хоть трижды сенсацией, я бы и трогать-то не захотел лишний раз. — Криво усмехнулся Лозинский. — Что за люди, у которых может быть рубль? Файл с заключением украден с почты у одного из них, или?..
— Ману сообщит подробности, когда будет нужно. Ты ничем не рискуешь, никакого криминального флера здесь нет. — Быстро добавила Алла. — Да, у одного из кандидатов была взломана почта, но это не твои проблемы. Я не исключаю, что он уже продал Анну заинтересованным лицам.
Лозинский поскреб бороду. Он понимал, что слово «квест», произнесенное ранее, вполне соответствует характеру поисков — не только в плане какого-то расследования, где нужно идти по материальным знакам загадок. В астральном сквозняке вокруг Аллы тоже были знаки, как будто запутанные нитки вились вокруг клубка, который безжалостно теребила какая-то мерзопакостная, чешуйчатая когтистая лапка. Часть этих нитей, конечно же, ведет и к предмету, на который когда-то сбросила Есения. Распутать этот клубок — и тогда, возможно, многолетние наслоения старых ниток исчезнут, оставив нужную.
