Глава 7 Кое-что о подноготной одного профессора василиска
Я думала, Эфорр начнет мне мстить за безобразную и оскорбительную сцену в кабинете. Но он повел себя, как взрослый мужчина, – что в общем-то естественно для ученого мужа тридцати пяти лет от роду – и ограничился игнором. Ну и иногда цедил сквозь зубы или небрежно бросал разные распоряжения.
Ввиду того, что я не являлась бестолочью, а только притворялась ею, беспорядка в корреспонденции профессора не появилось. Я не знала, удивлялся ли он новым качествам Агнес, подозревал ли неладное. Но если и недоумевал, то долго не показывал вида, пока однажды не поинтересовался:
– В академии вы прикидывались идиоткой, Праст? Это не делает вам чести.
Вот же гадский сноб!
Хотя он об Агнес говорит. Мне и обижаться-то смешно.
Потому язвительное замечание я неохотно, но проглотила. А то вдруг правда жалование сократит? Чемоданы мне продать не удалось. Только потеряла время и нервы в ближайшем «секонд-хенде» местного волшебного разлива. Оказалось, «папа» выдал мне все самое дешевое, – в том числе и одежду, – чтобы не сбежала от профессора. Другой вопрос – зачем сам профессор терпит в собственном доме неприятную и невоспитанную девицу? Неужели из-за денег на стипендию?
«Это не делает вам чести, профессор», – издевательски передразнила я его.
Агнес между тем исчезла и давно не появлялась. Я вся извелась, находясь в полной неизвестности. Уже и речь заготовила шантажистскую, в которой грозилась безжалостно расправиться с ее репутацией, если она не поменяет нас обратно местами. Но, увы, мерзавка затаилась и молчала.
Потому мне оставалось только трудиться на профессора Эфорра и ждать. Если все вскорости не прояснится, то накоплю зарплату и найду другую службу. И кто-то же помог бестолочи обменяться со мной телами? Уверена, она знала о приближающемся наказании отработкой у аспида и скрылась загодя, подставив меня. Вот этого «помощника» я и собиралась отыскать, если сама Агнес не поторопится возвращаться.
Трудовые будни, тем временем, превратились в одну бесконечную рутину, которая все не заканчивалась и в конце концов приняла характер вечной каторги. Все осложнилось еще и тем, что по ночам мне стали сниться... кошмары.
Да, точно кошмары.
Потому что, если к вам пару раз в неделю во сне приходит какой-то небритый мужик в черном и пристально на вас смотрит – то как это еще назвать?
Профессор же получал горы писем. И столько же писал в ответ. Вернее, диктовал мне, несчастной.
Но строгий деловой костюм, который навязал Эфорр, мне понравился. В нем я не так сильно выделялась. Да и слуги больше от меня не шарахались.
Ну и цирк, конечно же, продолжался. Как без этого? Например, я нашла письмо, засунутое между створками массивных входных ворот. Буквы, вырезанные из журнала, зловеще оповещали: «Нам все известно». На мой вопросительный взгляд, гаргульи только плечами пожали. Сами в шоке, мол. Ага. Бездельники они, а не стражи.
Я спрятала неприятное послание в карман, чтобы потом злорадно сунуть в нос Эфорру, и... забыла о нем. Слишком много собственных забот занимали мой ум. Ведь приходилось привыкать к странному миру, а на это тоже уходило море энергии. Все тут было не как у людей, и даже техника работала на магии.
Или вот взять тех же гаргулий. Каждый раз, чтобы войти или выйти, нужно было сообщить им код, который постоянно менялся.
В свободное же время можно было слоняться по дому и собирать сплетни. Я даже повадилась на кухню и подружилась с горничными и кухаркой, миссис Питт-Роуз. У них-то я и пыталась разузнать побольше о Потти. Не представляла пока, где удастся применить информацию, но вдруг пригодится.
К сожалению, служанки и сами не знали, что это за мальчик. Впрочем, Питт-Роуз, конечно же, была в курсе всего, так как служила еще у родителей Эфорра, но почему-то не рассказывала. А разговоры ходили самые разнообразные – и что племянник, и что внебрачный сын. Профессор-то никогда не был женат.
Услышала я много полезного и о самом профессоре. Если кратко, то он: страдал манией чистоты (и немного паранойей, если спросить меня); изучал василисков, которых держал в академии в лаборатории; в пору наблюдений над этими тварями, шесть лет назад, был покусан и сам обратился в василиска.
Как это произошло практически, так сказать, я не поняла. Получил ли профессор от своих подопечных способность оборачиваться в змея или всего лишь обзавелся ядовитым языком и скверным нравом? По этому поводу показания слуг разнились. Но поговаривали, что он был вредный всегда, с самого детства.
Очень интересными мне показались и черно-белые фотографии на столике в гостиной. На одной из них улыбающийся профессор обнимал женщину-кошку!
Вот и в тот вечер мы с Кити сидели за столом на кухне, кутаясь в пледы. Эти наши посиделки только и скрашивали мою скучную жизнь в особняке и позволяли отдохнуть от бесконечных придирок профессора.
– А мать Потти была кошкой? – гадала я.
Кити смеялась и разводила руками.
– А где она? Умерла? Бросила малыша?
– Происхождение Потти держится в секрете, – ответила Кити и осторожно отпила горячий шоколад из глиняной кружки.
– Значит, наверняка незаконный сын! – воскликнула я.
