К нашему удивлению, Лекс пошёл провожать несостоявшегося противника. Я отжалела курицу, хотя и сомневалась, будет ли рысь есть уже убитую птицу. А Лекс уселся чуть выше по склону холма и наблюдал за диким зверем. Рысь очнулся только пару часов спустя и его заметно покачивало. Но курицу мужественно потащил в лес.
Потом монахини часто говорили, что видели рысь у стен. Мы с Курико порой оставляли в одном и том же месте еду. То что это был тот самый зверь, что пробрался как-то в монастырь, подтверждала и странная дружба рыси с Лексом. Они могли часами сидеть друг на против друга. Или вовсе спать. Но расстояние между ними всегда сохранялось.
Перестройка докатилась до нас с огромным опозданием. Нет, сëстры много рассказывали о том, что творится в нашей стране. Поездки на Байкал стали мечтой. Некоторые новости повергали в шок.
Что-то возмущало, например, как создание отдельных зон для бывших сотрудников. Преступник по моему глубокому убеждению не имел ни национальности, ни должности, ни положения! По полу понятно, но какое-то особое положение за то, что особь не просто преступила закон, а ещё и нарушив собственную присягу?
Но на общем фоне дикости происходящего это казалось мелочью. Этого никто не заметил. Как не заметили и огромного, непростительного предательства. Страна, за которую заплатили жизнями тысячи людей, перестала существовать просто на основании чей-то подписи. И народ, те кто воевал, восстанавливал из руин, работал на износ, совершал удивительные открытия, был брошен на произвол судьбы. Как собака, которую выгнали из дома, сделав в один момент бродячей.
И порой против воли просыпались мысли, что не там мы искали врага. Не там распутывали хитрые криминальные схемы. И к стенке ставили не тех.
Стен монастыря я почти не покидала, иногда выезжала за пенсией, да чтобы оплатить счета. С обязательным визитом на телеграф. В бывшей квартире я как-то прожила неделю, перед тем как её продать. И окончательно поняла, что решение уехать в монастырь было верным. Эти стены были мне совершенно чужими, хотя и я прожила здесь очень долго.
Квартиру я продавала не просто так. Наш монастырь онемел, большой колокол, который сохранился чудом, треснул и замолчал. А малая звонница без главного своего голоса не справлялась.
Я сидела на любимой скамейке на склоне у реки. Наблюдая за тем, как из осеннего тумана выскакивают на время то ветка, то птица, то ветер чуть разгонит марево, показывая ненадолго и реку, и лес. Уже лет восемь, если не больше, я предпочитала носить рясу, хоть и не принимала пострига. И даже в том, что вообще была крещена была не уверена. Перетягивала её на талии ремнём с ажурной пряжкой. Да носила тяжёлое, ещё бабушкино, золотое ожерелье. Тройная цепь сложного плетения, лежала на груди ярусами, один ниже другого. На нижнем крепились три небольших медальона-монетки. На оборотной стороне которых были выбиты три даты. Дни рождения её внучек, мой и сестёр. Вот так и получилось, что в свои семьдесят я носила бабушкино ожерелье и подаренное ей же кольцо с бирюзой. Только она цепь носила под одеждой, а я не боялась.
Накинутое на плечи пальто с каракулевым воротником хорошо согревало и позволяло подолгу сидеть у реки. Игуменья, спускавшаяся по каменной лестнице к реке выглядела мистически и нереально.
- А я вас ищу, машина пришла. Вы в город поедете? - спросила она меня.
- Да, - с усилием, пока ещё мало заметным, поднялась я. - Дело у меня важное в городе.
- Что-то случилось? - с тревогой посмотрела на меня настоятельница.
- Да давно уже. В такое время наш монастырь стоит, как немой. - Покачала головой я. - А скоро покров.
- Мы собираем, года за три наберём. - Улыбнулась мне Ксения.
Когда я принесла ей деньги и попросила заказать большую звонницу, настоятельница удивилась и деньги брать не спешила.
- Берите, не бойтесь. Это деньги с продажи квартиры. Мой последний дар монастырю. Большего уже не смогу, не по силам. - Объяснила я.
- Антонина Тимофеевна... - растерялась игуменья.
- Голос у монастыря должен быть. Громкий и решительный. Может хоть так до мира докричимся, добудемся. - Чуть улыбнулась я.
- Антонина Тимофеевна, а написать на колоколе что? - удивила меня вопросом настоятельница.
- Не поняла, - нахмурилась я.
- Когда колокол звонит, говорят, что это живая молитва. Раньше пожертвовать на колокол было очень почётно, и на внутренней стороне, внизу, выбивали имена жертвователей с молитвой о здравии, или наоборот, об упокоении кого-то, - объяснила мне Ксения. - Смотря кто о чём молился.
- Знаете, однажды, в молодости я увидела вот этот знак. Это японский иероглиф обозначающий любовь. Пусть моя молитва будет о любви, - попросила я тщательно срисовывая из памяти иероглиф.
Глава 11.
В конце апреля девяносто восьмого мою созерцательную безмятежность нарушил младший племянник с необычной просьбой.
- Тёть Тось, с Алькой сладу нет никакого, от рук совсем отбилась. Ни наказания, ни ремень не помогают! - объяснял он мне.
- Ремень? Кость, ты на девочку руку поднял? Дина знает? - насторожилась я.
- Я уже не то что поднял, я уже все руки об неё отбил! Из школы искусств ушла, бросив и балет, и танцы. Занимается раскопками с толпой таких же. - Знакомым жестом запустил пальцы в волосы племянник.
Деда своего, нашего отца, Костя не застал и не знал, кроме как из наших рассказов и фотографий. А вот жест этот каким-то образом передался, как по наследству.
- И что плохого? - не понимала я.
- Собирают сведения о боях, о карательных отрядах, о местах содержания советских военнопленных, каких-то местных боях. И едут. Живут в палатках, едят, что сами приготовят. Тёть Тось, они за прошлый сезон своим отрядом только на детонацию сдали тридцать два снаряда! Дважды сапёров на раскопки вызывали. Патроны, гранаты... - перечислял племянник. - Я молчу о том, что они копаются там в костях! Гордятся, что смогли по документам сразу установить личности восемнадцати бойцов РККА. Восемнадцати из скольких пропавших без вести? Это даже не капля в море. А риск несоизмерим!
- Опасное занятие, - согласилась я. - Но явно не причина для наказаний.
- Она увлеклась уличными драками. Территорию делят! Толпа малолетних придурков! Точнее две толпы. И мутузят друг друга так, что милиция со скорой наперегонки едут. Взрослые мужики не лезут. В последний раз их из брансбойта разгоняли. Это был тринадцатый привод. Дальше так пойдёт и чем закончится? - удивил меня похождениями внучки племянник. - Запирать бесполезно. У неё одноклассник за зиму двадцать восемь дач обнëс, он полкласса научил замки вскрывать. Наручники бесполезны, она их снимает за две секунды. Ладонь узкая, да ещё она её так складывает, чуть ли не пополам. Огрызается, хамит. Жена почти каждый день в истерике и с давлением.
