Зрители взорвались ревом, в котором смешались одобрение, негодование, жажда кровопролития. Да, десять лет мира – слишком много для Синего Алустрала. Синий Алустрал не любит скучать. К Хуммеру ристалища, если на них никого не убивают…
Тай-Кевр, сидевший тремя рядами ниже, поднялся с места и повернулся к Герфегесту. В его руках был тугой кожаный кошель.
– Вира[1] за твоего возничего. Для такого размазни тут с лихвой, – с кривой ухмылкой сказал он и швырнул кошель. Тот не долетел до Герфегеста и брякнулся к ногам Элая.
Элай, мгновение поколебавшись, решил не подавать кошель Хозяину Дома Гамелинов. «Лучше не вмешиваться. Знал бы отец, какие порядки у них тут в Алустрале! Убил, заплатил – и все довольны!»
Герфегест поднял кошель сам.
Пристально глядя в глаза ухмыляющемуся Тай-Кевру, он неспешно развязал кошель. Монеты с профилем императора Торвента Мудрого звонко хлынули к его ногам.
– Вира принята, – невозмутимо сказал Герфегест, когда последний золотой, встретившись с носком его сапога, устремился вниз, под скамьи, отягощенные бременем благородных задов Алустрала.
«Молотом Хуммера» назывался самый большой корабль из всех, какие когда-либо строили люди Круга Земель. Он был сработан варанскими корабелами и вмещал в себя несколько больше, чем позволяет самое богатое воображение.
Когда Священный Остров Дагаат сгинул в пучине, «Молот Хуммера» оказался единственным кораблем, которому довелось уцелеть. Только благодаря ему спаслись все мы – я, Герфегест, Хармана, Шет окс Лагин.
«Молот Хуммера» доставил нас в Наг-Нараон и сам остался там, в Ледовой Бухте.
Я не раз просил Герфегеста отправить на дно это чудовище. Но Герфегест стоял на своем. «Молот Хуммера» – это единственный трофей, который случилось заполучить Гамелинам в последней войне. Не лишай меня счастья чувствовать себя настоящим победителем!" – говорил он.
Хармана тоже была без ума от плавучего исполина. «Если тебе охота что-нибудь уничтожить, уничтожь лучше Урайна», – говорила она лукаво. И Герфегест, и Хармана были по-своему правы. Мог ли я настаивать?
Почти десять лет «Молот Хуммера» простоял в Ледовой Бухте – угрюмый, бесполезный. Ни одному мореходу в здравом уме и трезвой памяти не пришло бы в голову попытаться выйти на нем в море. Никто и не пытался."
Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»
– Ну что, нашли?
– Да, госпожа, все по твоим словам.
– Отлично! Еще факелов! Чтобы здесь было светло, как в животе у солнца! – Будет сделано, госпожа! – Вот, извольте. И еще два.
– Годится. А теперь убирайтесь на вторую палубу! Все!
Син улыбнулась: при свете прояснились кое-какие важные детали. Люди Пелнов прогрохотали по обветшавшим ступеням наверх, оставив Син одну.
Она прикоснулась к позеленевшему кольцу. Холодное.
Резная прямоугольная крышка поднялась на удивление легко. Под ней не было ничего особо примечательного. Ничего, что могло бы привлечь внимание непосвященного.
Син удовлетворенно прикрыла глаза и глубоко вздохнула.
Нужные слова-звуки и слова-знаки вспыхивали в ее надчеловеческом сознании и уходили, всякий раз оставляя после себя возрастающую ясность. Она разлепила сухие губы и щелкнула языком. Голосовые связки Син вздрогнули и породили первые звуки Истинного Наречия Хуммера.
Слова-звуки грохотали в полную силу, а слова-знаки одно вослед другому ложились на ровную поверхность потаенной каменной плиты, в недрах которой сотни лет дремали ростки Огненной Травы.
Огненная Трава отозвалась Син. Камень побежал трещинами и первые алые побеги жадно впились в днище «Молота Хуммера». Снаружи оно было обшито медью, но изнутри отборная, на совесть заклятая против гниения древесина горного кедра была обнажена.
Огненная Трава лакомилась.
"На южной окраине Сармонтазары, между морем и пустыней Легередан, обитает племя ноторов. Ноторы малочисленны, слабы и дики. Им недоступны искусства Севера, они не ведают ни стали, ни сладости письменного слова.
Но Лишенный Значений некогда щедро одарил несчастных и этот дар в руках ноторов зачастую опаснее харренской панцирной пехоты. Ноторы властны над растущим, не даром зовут их «Повелевающие Травами». Среди диковинных растений, с коими дружны они, есть и легендарная Огненная Трава, которую многие невежды называют забавным вымыслом.
Просвещенные народы считают зазорным знаться с ноторами, полагая их людьми, не ведающими чести. Но Октанг Урайн не был щепетилен. Вот почему «Молот Хуммера» хранил в своем чреве больше, чем могли предположить самые предусмотрительные из нас."
Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»
Двести воинов из Дома Пелнов привел с собой Тай-Кевр на Игрища Альбатросов.
Конечно, рядом с вызывающей мощью Гамелинов это не очень-то впечатляло. И Тай-Кевр, и его Сильнейшие прекрасно понимали это.
Восемьдесят отменных файелантов Гамелинов с черными лебедями на тяжелых полотнищах штандартов занимали большую часть Миноговой Бухты. Тяжелых боевых кораблей у зажиточных Гамелинов, в последнее десятилетие утроивших свою казну за счет торговли с Сармонтазарой, было больше, чем у любых двух других Благородных Домов вместе взятых. Дозорные на вершине Игольчатой Башни видели море на тридцать лиг вокруг. Ни один флот не мог застать Гамелинов врасплох.
И все же тридцать четыре файеланта – все, что смог собрать Тай-Кевр в своих владениях – застыли в трепетной неподвижности в сорока лигах от Наг-Нараона. Раш и Тарен Меченый уже давно скучали на боевой башенке флагманского файеланта «Глорамт Смелый», то и дело поглядывая на подернутый лиловой дымкой северо-западный предел.
Знак должен был прийти оттуда.
Получив его, корабли Пелнов совершат стремительный рывок к Наг-Нараону, не страшась встречи с флотом Гамелинов. Потому что знак, грядущий с северо-запада, будет означать, что флота Гамелинов больше не существует.
На пиру, который устраивали для дорогих гостей Гамелины, болтали много и всласть.
– А ведь этот разбойник, возничий Пелнов, еще на повороте возничего Гамелинов в первый раз ножом пощекотал, мальчишку этого!
– Кто ж не видал-то?!
– Да вот хоть свояк мой, Варр, не видал – он еще на первом забеге того…
– Помер, что ли?
– Да нет, заснул.
– Ну так и говори «заснул». А то – «того»… Чего «того»?
– Как по мне, так без доброй свары и Игрища не Игрища…
– И не говори! Вот бы завтра на гребных состязаниях всем гребцам да кормчим раздать сельху напополам с Медом Поэзии – глядишь, и растрепали бы борта друг другу таранами…
