Кмети смотрели на нее как на сумасшедшую, даже Байан-А-Тан побледнел и крепче сжал ее плечи.
– Ты… – вдруг тихо простонал Держимир, и в глазах его отразилась такая ненависть, что даже Баян вздрогнул и растерялся, впервые в жизни усомнившись в своей способности укротить брата.
А Держимир вдруг словно подавился собственным гневом, хрипло и сильно закашлялся, согнулся, хватаясь руками за грудь. Его сотрясала крупная дрожь, он хрипел и задыхался, как чахоточный дед. Рухнув на колени прямо в снег, он мотал головой, хватался за горло, как будто пытался оторвать чьи-то цепкие пальцы. Его не держали ноги, у него не было сил жить, его душила ненависть – к этой девице, ко всем врагам, к своей собственной злой судьбе, опять обманувшей и предавшей в самый последний миг. Но даже выразить эту ненависть у него не осталось сил, и казалось, что сейчас она сожрет его самого.
Звенила бросилась к нему, схватила его за плечо, но Держимир вскинул голову, дернулся и стряхнул ее руку.
– Уйди от меня! – выкрикнул он, и глаза его стали страшными, как у упыря. – Ты! – кричал он, кое-как поднявшись. Рукой он опирался о ствол дуба, но его шатало, как пьяного. – Ты, змея подколодная! Что ты со мной сделала! Опять обманула! Всю силу из меня вытянула, хуже пиявки, хуже Мары и Морока! Совсем загубила, а все обман! Провались ты пропадом, кикимора, лихорадка дурная! Уйди от меня, видеть тебя не могу!
– Послушай!
Звенила кинулась к нему, но Держимир больше не хотел ее слушать и не мог терпеть рядом с собой. С усилием оттолкнувшись от ствола дуба, он вдруг схватил чародейку обеими руками за горло и стал душить с такой силой и таким удовольствием, как будто чем хуже было ей, тем легче дышалось ему самому. Кмети охнули, вздрогнули, но никто не мог и шевельнуться, ужас приковал всех к месту. Такого они еще не видели!
Чародейка хрипела, рвалась в отчаянной борьбе за жизнь, ее худощавое тело дергалось в сильных руках Держимира, глаза выпучились, в них метался дикий смертельный ужас.
А Смеяна вдруг вывернулась из-под руки Баяна, оставив ему свой плащ, одним прыжком подскочила к Держимиру, вцепилась в его руку и попыталась оторвать ее от горла Звенилы. Князь яростно дернул плечом, стараясь ее стряхнуть, но она удержалась и вцепилась зубами в его запястье.
Держимир вскрикнул от боли и вспышки животного страха: острые зубы Смеяны прокусили вену, брызнула кровь, несколько ярко-алых пятен упало и загорелось на белом снегу.
Руки его разжались, полумертвая чародейка упала на снег. А Смеяна со звериной ловкостью отскочила в сторону и замерла. Она стояла по колено в снегу, убежать было трудно, но едва ли кто решился бы сейчас к ней подступиться. На ее губах и подбородке алела свежая кровь, в лице читалось что-то настолько дикое, такая буйная сила леса горела в ее желтых глазах, что кто-то из кметей не смог сдержать крик ужаса, словно перед ними появился оборотень или упырь. У Космата вспыхнула старая боль под давно зажившим шрамом, словно предупреждая: не приближайся!
Тяжело дыша, Держимир зажимал ладонью укушенную руку, кровь медленно просачивалась сквозь пальцы и падала на снег. Звенила хрипло стонала возле его ног. Смеяна ждала, потихоньку приходя в себя, загоняя рысь поглубже в душу, как в нору. Она не испытывала добрых чувств к чародейке, но не могла смотреть, как сильный мужчина душит женщину, – боги такого не позволяют, в чем бы ни была виновата эта лупоглазая «лебедь», знакомая по той летней ночи на огнище Ольховиков. Зато теперь Смеяна знала, что все рассказы про дурной нрав князя Держимира – чистая правда.
Через несколько долгих мгновений князь отвернулся от всех, обернулся к лесу, шагнул к толстому дубу и прислонился к нему, прижался лбом к промерзшей коре. Кмети перевели дух и стали переглядываться: вроде обошлось! Дозор помог Звениле подняться, кое-как поставил ее на ноги, но она не могла стоять и снова села прямо на снег. Чародейка дрожала, звон подвесок казался суетливым, испуганным, жалким.
– Уберите ее! – глухо сказал Держимир, не поворачиваясь. – Уберите. Больше никогда… Увижу – убью.
Все понимали, кого он имеет в виду. Его мутило от ненависти к этому звону, но не было сил продолжить начатое. Гнев утих, но осталась убежденность: больше он не сможет жить и дышать рядом со Звенилой. Ее ворожба выпила из него все силы, но не дала ничего взамен. Его сердце остановится, если чародейка еще хоть раз подойдет близко. Ненависть утомляет тяжелее любых трудов, и Держимир изнемог под этим бременем.
Ни Озвень, ни Байан-А-Тан никогда не видели князя таким – обессиленным и изнемогающим от ненависти. Умный Дозор раньше других понял, что это – всерьез и навсегда. Бережно, но решительно он взял Звенилу за плечо и подтолкнул к ее коню. Она вцепилась в его руку и уперлась ногами в снег. Ее взгляд, устремленный на сгорбленную спину Держимира, был совсем безумным.
– Ты не можешь! – выкрикнула она. – Ты не можешь! Я столько сделала для тебя! Столько лет…
Держимир зажал ладонями уши и ударился лбом о кору дерева. Дозор более решительно толкнул Звенилу к краю поляны. Даже спина и затылок князя выражали такое напряжение, что затянутое расставание могло свести его с ума.
– Я приворожила твою удачу! – взвизгнула Звенила, пытаясь обернуться к князю, но Дозор и еще пара кметей решительно тащили ее прочь. – Ты сам не знаешь ее! Злая судьба – зверь, ее надо кормить! Иначе она сожрет тебя самого! Она сожрет тебя! Только я могу тебе помочь! Только я могу кормить этого зверя!
Дозор переложил в ее седельные сумки кое-какие припасы из своих, кмети подняли чародейку на коня, а она все кричала, словно не могла остановиться:
– В каждом человеке сидит зверь и горит свет! Свет светлее, а зверь сильнее! Всегда победит зверь! Ты не хочешь его знать – но он знает тебя! От него не избавишься! Его не прогонишь! Он сожрет тебя! Сожрет!
Дозор, раздосадованный ее криками, сильно хлопнул коня по боку, и тот шарахнулся по натоптанной тропе в лес. Кто-то из кметей свистнул ему вслед, конь скакнул еще раз. Кмети засвистели, загремели мечами о щиты, словно прогоняли прочь нечисть, и железный звон заглушил последние крики чародейки.
Конь ее исчез за деревьями, затих ее пронзительный голос, но слова невидимо висели над заснеженной поляной. В душе каждого они оставили свой темный след. Она обращалась к Держимиру, но каждый с тревогой прислушивался к собственной душе, выискивая зверя. Страшного зверя, злобного, жадного, себялюбивого, – того, кто тянет дух человеческий в мрачный Нижний Мир. Не хотелось верить в то, что он окажется сильнее Сварожьих искр света, но каждый знал: что тяжелее, то и перетянет.
