Страха не было, совсем. Притвориться слабым, притвориться сдавшимся — почета мало. Но зато это даст шанс — если бы я принялся дерзить сейчас, вряд ли бы вышел толк.
— Красные? Донгеллы? — нетерпеливо сказал силуэт. Если раньше мужчина был просто как в тумане, но я мог распознать очертания его фигуры, то сейчас, из-за залившей глаза крови, передо мной стояло лишь темное пятно. — Ну?!
— Всадники, с красными лентами через плечо, — пробормотал я.
— Черт! Сеттерик! Поход сорвался! Кто-то сорвался, про засаду доложили Донгеллам! — завопил силуэт, отвернувшись в сторону. Если это не мой шанс, тогда когда еще пытаться? Я сжался, словно пружина, схватил запястье руки, все еще держащей меня за плечо. Повалился назад, надеясь, что воин не догадается разжать пальцы.
Так и есть, повезло. Конечно, свалить огромного рыцаря своим тщедушным телом мне не удалось, но зато я смог заставить его чуть потерять равновесие. Силуэт покачнулся, занес руку для удара, но я был быстрее.
Проявив неожиданную для полуживого трупа, каким меня наверняка считали преследователи, энергию, я поднырнул под замах и врезал двумя руками воину в грудь. Отточенные до автоматизма движения не подвели, кулаки пробили солнечное сплетение, заставив противника отпустить мое плечо и согнуться, восстанавливая дыхание.
Теперь вскочить, ударить коленом по подбородку. Воин грузно повалился на землю, оглушенный, выпучив глаза и размахивая руками на манер мельницы. Я отскочил от противника, стер тыльной стороной ладони кровь с глаз.
Ситуация радовала все меньше. Вокруг не меньше десятка воинов, все в доспехах. Кто с минимумом — только кованные перчатки да тяжелые ботинки. Кто в полном рыцарском облачении — кираса, поножи, прочие железки, названия которых я не знал. Будь эта драка в Москве, в моем мире — я бы подумал и попробовал бы драться, насмерть, как всегда бывает, когда человека зажимают в углу. Продержаться до прихода помощи. Два кулака против двух десятков — нечестно, но возможно. Но сейчас — я понимал, что все мои приемы бесполезны против стальной брони и мечей.
От бессилья я заскрипел зубами — изнурять себя тренировками по четыре часа в день, отбивать костяшки, выворачивать суставы, терпеть боль, крики здравомыслия, которые убеждают бросить боевые искусства. И все это для того, чтобы понять, что ты ничего не стоишь. Я сжал кулаки, готовый напасть и мысленно попрощался с будущим, которого у меня, похоже, нет. Костяшки побелели, на ладонях, в разрезах от ногтей, выступила кровь. Последний бой, значит? Осталось подороже продать свою шкуру, чтобы там не шептал уставший от боли разум.
— Сеттерик, — прошептал оглушенный мной противник, который все еще валялся в нокдауне, пытаясь понять, где небо, а где земля. Воин смотрел будто сквозь меня.
Ошарашенный догадкой, я обернулся и попытался заблокировать удар. Не удалось — пудовый кулак впечатался в висок, запуская хоровод перед глазами.
— Этого — в телегу. Урода — рабам, пусть сами несут. В лагере разберемся, что с ним делать. И добейте коня, он бесполезен, — прозвучал рядом со мной грубый голос, принадлежавший человеку, подловившего меня. Последнее, о чем я успел подумать — как огромный рыцарь смог подкрасться ко мне сбоку так, что я ничего не почувствовал? Затем мир поблек, и сознанием завладела чернота.
Новый день начался с ощущения, будто вместо языка у меня во рту сухая наждачная бумага, которая вяло реагирует на приказания двигаться. Я попробовал дотронуться до неба — та же история, будто провел «наждачкой» по напильнику, ни капли влаги. Горло свело, язык защекотал миндалины. Дыхательные пути сжались, оставляя небольшую щель, через которую поступали крохи воздуха.
Я закашлялся, надеясь выдавить из пересохшего организма хотя бы напоминание о слюне. Бесполезно. Черт, кажется, это все. Горло сжалось сильнее, я засипел, стараясь втянуть в легкие воздух. Пути для кислорода перекрыты.
Смог распахнуть веки — бесполезно, от недостатка воздуха перед глазами плыли желтые блики. Когда я последний раз видел мир таким, какой он есть на самом деле? Перед той безумной скачкой от рыцарей?
— Сейчас, сейчас, подожди немного, — пробормотал кто-то неподалеку. Сильные заботливые руки приподняли мою голову. Я почувствовал, как к губам прикоснулась капля воды. Потом еще и еще. Я жадно раскрыл рот, ловя спасительную влагу, чувствуя, как с каждой каплей избитой тело наполняется энергией.
Вот несколько капелек попали в горло. Высушенное, оно с радостью приняли воду, расслабилось, позволяя мне вдохнуть.
— Сейчас, понемногу. Сразу тебе нельзя, захлебнешься. Бедняга, кто же тебя так, — бормотал голос. Сильные руки не отпускали, вода лилась тонкой струей, изредка прерываясь, даря мне шанс вдохнуть. Нет, еще! Еще немного.
Я жадно тянулся за водой. Плевать, что нельзя. Плевать, что захлебнусь. Наверное, я походил на путника, простившегося с жизнью в пустыне, и мечтающего подохнуть не от жажды, а утонуть в озере со свежей водой.
Вода — настоящая, живая, ласковая, прохладная, будоражащая, дарящая жизнь.
— Все, все. Хватит. Через пару часов должны еще дать, — сказал спаситель. Руки положили мою голову на что-то жесткое — судя по запаху, ком сухого сена.
— Спасибо, — попытался сказать я, но вместо слова из горла донеслись лишь булькающие звуки. Я перевернулся набок, схватился за голову. Казалось, сейчас из черепа вырвется живущий в огне дракон. Он с маниакальной уверенностью долбил горящим жалом по клетке из моей головы, пробивал там плавящие кости дыры.
Меня вырвало. Сколько я уже не ел? Сутки? Пищи не было, лишь слизь вырывалась из организма, отдавая скопившуюся боль и унижение от побоев. Пока организм выворачивало наизнанку, мысли вяло текли в голове. Хотелось сжаться в комок, спрятаться. Упадничество. Нечасто Лиса так бьют. Спасала лишь мысль, что проиграл я только один бой из двух. А за раны еще будет возможность расквитаться — ведь живой.
Кажется, тошнота прекратилась, организм очистился? Я сплюнул и перевернулся на спину. Действительно, стало легче. Будто вся усталость вышла с желчью на холодную землю.
— Ты отдохни пока. Тебе к лекарю бы, да откуда он здесь, — услышал я голос.
Теперь я смог осмотреться. Зрение восстановилось не полностью, при резких движения голова начинала кружиться, но сейчас я хотя бы увидел своего спасителя.
Худой мужчина, лет пятьдесят на вид. С пробивающейся сединой среди темных редких сухих волос. Кожа морщинистая, вид работяги, привыкшего к тяжелым физическим нагрузкам. Таких в моем мире можно встретить в порту — тщедушные на вид, но неожиданно сильные на деле, привыкшие к дешевой трудной работе. На лице борода — чуть светлее, чем прическа, неухоженная.
