Распахнулась дверь, ведущая во внутренние покои, и, выставив перед собой обнаженные мечи, в зал вбежало десятка два монахов. Следом за ними поспешно вошел главный жрец, разгневанный и встревоженный. Увидев то, что плавало в бассейне, он побелел от гнева. Ваджран хорошо знал тайну голубой воды, таким способом не раз избавлялись от неугодных, и теперь он пришел в ярость при мысли, что кто-то осмеливается идти наперекор его желаниям и хочет лишить монастырь непобедимого бойца.
Окруженный со всех сторон сверкающими мечами, Конан прошел за Ваджраном в одну из дальних комнат. По всей вероятности, это была личная купальня жреца, такая ослепительная роскошь здесь царила. Широкое окно выходило в прекрасный сад с цветущими деревьями.
Следом за ним в комнату вошли служки с огромными кувшинами. Конану приказали встать в центре небольшого бассейна, и его стали омывать прохладной водой, предварительно обливая ею одного из служек. Бедняга трясся от ужаса при виде каждого нового кувшина и, наверное, мысленно прощался с жизнью. После этого все пошло своим чередом — служки растерли и умастили тело бойца, дали ему выпить бодрящего вина, вновь облачили его в одежды и уже другим путем, но по-прежнему в окружении вооруженных монахов, вывели во двор.
Святой Ваджран несомненно был обеспокоен утренним происшествием, но все же не стал отменять поединок. На этот раз Конана не повели к алтарю Кубиры, а оставили в небольшой каморке сбоку от входа. Отсюда он мог слышать лишь приглушенное пение монахов и резкий голос жреца, приносящего жертву.
Народ на площади, как и вчера, шепотом повторял имя нового бойца. Монахи, стоявшие у помоста, с трудом сдерживали толпу — казалось, все жители города, молодые и старые, здоровые и больные, младенцы и калеки, собрались здесь, чтобы посмотреть поединок.
На этот раз к помосту вышел немолодой боец. Он уже не раз участвовал в этих боях, и, случалось, торжествуя, уносил домой два сундука. Но он не знал, что сегодня ему предстояло сразиться не с бойцом, пусть даже очень сильным и расчетливым, а с выпущенным на волю демоном — демоном гнева.
Люди замерли в предвкушении долгой и ожесточенной борьбы, но то, что произошло на этот раз, поразило горожан, видевших на своем веку множество искусных бойцов.
Не успели противники сойтись, как «победивший тигра» со страшным звериным рыком, заставившим содрогнуться все сердца, кинулся на своего могучего противника, нырнул под расставленные руки и, обхватив его сзади, поднял вверх. Потеряв опору, тот отчаянно извивался, сжатый стальными тисками, которые все сильнее сдавливали его грудь. Лицо его уже начало чернеть, глаза почти вылезли из орбит, когда Конан, наконец, отбросил его далеко от помоста на середину площади. Там бедняга и остался лежать, не понимая, жив он или уже умер.
Конан стоял в центре помоста в позе готового к броску зверя и глядел на жреца сверкающими голубыми глазами. Жрец испугался, встал с кресла и дал знак толпившимся рядом монахам поскорее увести пленника. Когда они скрылись за воротами монастыря, Ваджран подошел к лежащему в пыли побежденному. Тот был жив, дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Глаза бедняги раскрылись и бессмысленно уставились на жреца. Ваджран благословил его, положил на грудь приносящий удачу амулет и приказал монахам отнести несчастного домой.
Притихшая толпа проводила жреца удивленными взглядами и робким шепотом, а он, важно шествуя к воротам, думал о новом бойце, Сегире. С такой, страшной силой опасно шутить! Надо держать ее в узде и покорности. Хорошо, что он немой. Даже если, взбесившись, он когда-нибудь вздумает бежать, то все равно не сможет сказать ни слова о монастырских порядках, о подземной тюрьме. Значит, главное — не доводить его до гнева и ярости. И обязательно надо найти предателя, который отравил бассейн!
Кто же, кто осмелился на такую неблагодарность?! До сих пор Ваджран был уверен в беспрекословной покорности всех монахов. Ведь кровожадный и страшный Кубира — это его детище! Раньше, когда не было этой подземной тюрьмы, и статуе бога подносили в жертву молоко, масло и священную траву дурву, когда не было этих боев во славу бога, Потали был священным городом, живущим своими трудами.
Это он, тогда еще молодой монах, отравив своего предшественника и став главным жрецом, сделал Кубиру чудотворным и стал приносить ему в жертву человеческую кровь. Фигурка бога за эти годы выросла в огромную статую, которая скоро перестанет помещаться в храме. Иногда, как например, вчера, статуя даже оживала, наводя на всех ужас и поддерживая его, Ваджрана, власть. И вот теперь… Погрузившись в размышления, жрец молча прошел в свои покои.
Вечером служки, собрав накопившиеся за день слухи, принесли Ваджрану новость, вмиг прогнавшую его мрачные мысли.
Когда побежденного принесли домой и привели в чувства, облив несколькими ведрами холодной воды, он с трудом встал на колени и прошептал:
— Хвала Кубире! Этот бог вселился в непобедимого Сегира! Это сам Кубира победил меня на помосте! Отнесите в храм еще один сундук! — Родственники помогли ему подняться и дойти до ложа, а он все повторял: — Хвала Кубире! Я боролся с самим богом!
Эта весть моментально облетела весь город, и теперь он шумел, как растревоженный улей. За последние годы горожане привыкли к чудесам своего божества, но новое проявление его могущества привело их в благоговейный трепет.
Жрец, обрадованный тем, что все обернулось такой немыслимой удачей, в то время как он ожидал недовольства толпы, теперь втолковывал монахам, что они должны беречь пленника как зеницу ока, а самым приближенным, в числе которых был и Мерван, приказал следить за остальными, чтобы поймать того, кто осмелился отравить бассейн.
А тем временем Конан кружку за кружкой осушал кувшин чудесного вина, возникшего на столе вместе с обильным угощением, стоило Дхаване достать свой пояс. Пища и вино, принесенные монахами, остались нетронутыми, и их было решено спустить в сливное отверстие в дальнем углу пещеры.
Прихлебывая ароматное вино, Конан шепотом рассказывал братьям о событиях этого бурного дня. Он не сомневался, что Ваджран еще пожалует сегодня в их темницу, чтобы как следует попугать пленников. Поэтому они поспешили покончить с едой, сбросили в зловонную дыру монастырское варево и стали ждать. Братья молча работали, а Конан лег и притворился спящим, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Вскоре за дверью раздались негромкие голоса и звяканье оружия.
Распахнутая дверь ощетинилась сталью обнаженных клинков. Монахи входили в пещеру осторожно, как в логово дикого зверя. За их спинами, не решаясь войти, стоял Ваджран, облаченный в одно из своих самых роскошных одеяний. Видя, что могучий Сегир спит, а ткачи замерли у станка, жрец медленно вошел в пещеру. Услужливые монахи тут же поставили для него кресло, и святой Ваджран опустился в него, окинув темницу надменным взглядом.
