Та энергично перемешивает колоду.
Настя выкладывает медальки на столе перед собой.
– Мы играем или нет? – возмущается Лиза.
– Играем.
Эту партию Настя проигрывает. Следующую тоже.
Но четырьмя часами позже, ночью, она встает с постели и выходит из комнаты. Дверь во внешний коридор заперта, но она Насте и не нужна. Настя входит в комнату Лизы, на цыпочках крадется к ее постели, садится на край. Лунный свет из окна делает спящее лицо Лизы серебристо-холодным.
Настя вглядывается в Лизино лицо, а потом шепчет:
– Зачем ты это сделала? Зачем ты меня тогда поцеловала… Соня?
Из-под одеяла появляется ствол пистолета и упирается Насте под левую грудь. Лиза открывает глаза, и в них нет ни грамма сна.
Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Потом Лиза говорит:
– Тебе просто приснился сон. Плохой сон. Иди к себе.
Настя не шевелится, будто в лунатическом оцепенении. Лиза вдавливает ствол ей в ребра. Настя вздрагивает, медленно встает и выходит.
Лиза остается одна. Она кладет руку с пистолетом поверх одеяла. Ее губы слегка подрагивают, словно она тихо разговаривает сама с собой.
На следующее утро Настю вызывают к доброму доктору на осмотр.
Воротник белой рубашки явно натирал Покровскому шею, майор недовольно морщился, но положение обязывало. Справа от него сидел какой-то пожилой хмырь с кустистыми бровями, слева – добрый доктор, который улыбался в тридцать два зуба и подмигивал Насте, как хорошей подружке.
– Здравствуй, Настя, – сказал Покровский. – Сегодня мы должны принять решение. Для нас это непросто, но… – он вздохнул. – Доктор, начнем с вас.
– С удовольствием.
Он начал бубнить что-то заумное насчет последней попытки выудить что-то из Насти, введя ее в состояние гипноза. Последняя попытка была вчера, и Настю до сих пор подташнивало.
– …предыдущие попытки. Таким образом, я не исключаю, что на девушку было оказано целенаправленное психическое воздействие по двум направлениям. Первое – принудить ее к совершению преступных действий. Второе – скрыть следы воздействия на ее психику, поставить своего рода ментальный код, который препятствует нам получению более полной информации.
– Но это только ваши так называемые предположения, да? – неожиданно громким басом поинтересовался пожилой хмырь. – Никаких стопроцентно точных выводов у вас нет?
– Сто процентов – это вообще нереальная цифра для психологии! – оскорбился доктор. – Это все-таки мозг, это вам не двигатель внутреннего сгорания!
– Лучше бы это был двигатель, – мрачно заметил хмырь. – Майор Покровский?
– У нас действительно нет доказательств, что Настя совершила эти убийства по принуждению – физическому или психическому – со стороны третьих лиц. Но у нас нет и доказательств, что она совершила эти убийства по собственной воле. Мотивов не обнаружено.
– Плохо искали, – буркнул пожилой хмырь и посмотрел сквозь Настю, как будто бы ее уже не существовало в этом мире. – Так какие выводы, майор?
– Я бы рекомендовал… – Покровский слегка замялся и даже покраснел от важности момента. – Это мое личное мнение…
– Естественно.
– Я бы порекомендовал план Б.
Пожилой хмырь сделал такое лицо, как будто Покровский пытался ему всучить мешок гнилой картошки.
– Под мою личную ответственность, – поспешно добавил Покровский.
– Само собой, – сказал хмырь, так и не стерев недовольно-брезгливое выражение с лица. – И кто же возглавит реализацию проекта?
– Я хотел бы лично…
– А как насчет капитана Сахновича? Кажется, он уже работал по этому делу? Может быть, его стоит поставить во главе операции?
Настя почувствовала, что сильно-сильно ненавидит пожилого хмыря вместе с его кустистыми бровями, желтыми кривыми зубами и кислым выражением лица.
– Капитан Сахнович сейчас проходит курс лечения, – напомнил Покровский.
– Он закончил его сегодня утром, – уточнил добрый доктор, и Настя решила, что болтливых врачей широкого профиля она ненавидит столь же сильно.
– То есть он вполне может приступить к этой операции, – сделал вывод хмырь.
– Я хотел бы лично возглавить операцию, – сказал Покровский и снова покраснел. – Мне кажется, у меня это получится лучше.
Хмырь уставился на Покровского, как будто это была внезапно заговорившая статуя. Потом он перевел взгляд на Настю, и на этот раз взгляд его не прошел насквозь, а обследовал Настю с ног до головы, задержавшись на каждой складке одежды, на каждом изгибе ее тела.
Хмырь резко встал из-за стола и бросил Покровскому, словно собаке кость:
– Я очень надеюсь, что в основе вашей просьбы, майор, нет личных мотивов. Честь имею кланяться.
Покровский неуверенно улыбнулся Насте – уже после того, как хмырь вышел из комнаты. Настя не знала, что выражает эта улыбка – то ли это застенчивое соболезнование, то ли осторожную радость.
Все зависело от того, что такое план Б.
– Вот, собственно, и все, – сказал добрый доктор. – Когда действие наркоза закончится, то будет немножко побаливать, но это ненадолго. Теперь медленно вставайте с кушетки. Так, посидите, подышите ровно и глубоко. Не тошнит? Хорошо. Постарайтесь сегодня не делать резких движений. А лучше всего, если вы до конца дня полежите на диванчике, поспите… Все, вставайте и одевайтесь.
Настя застегивала бюстгальтер и знала, что в этот момент доктор разглядывает ее со спины.
– Настя, – вкрадчиво сказал добрый доктор. – Знаете, у вас замечательное тело.
– Спасибо. – Она быстро надела майку и спортивные штаны. – Спасибо… И до свидания.
– Настя, послушайте меня. – Доктор встал со своего кресла и подошел к Насте, разглядывая ее, как ребенок рождественскую елку. – Когда закончится эта ваша операция, заходите ко мне…
– Зачем?
– Ну-у… – уклончиво протянул доктор. – Мы с вами сможем сделать много замечательных вещей.
– По-моему, мы с вами уже сделали все вещи, которые только могли, – ответила Настя, вежливо отстраняясь. Добрый доктор был универсальным специалистом, он сам провел полное медицинское обследование Насти и мог бы заявить, что знает ее как облупленную. Но углублять это знакомство у Насти не было ни малейшего желания.
– Старый больной извращенец, – сказала по этому поводу Лиза.
– Он тебе тоже такое говорил?
