– Что? – всполошился Макар. – Кто?
– Там, там...
Она еще тыкала пальцем в сторону агрессора, когда поняла, что проклятой лапы на земле больше нет. И трещины, из которой она так целеустремленно подбиралась к ней, тоже нет. Затянулась, исчезла. А скорее, перебралась куда-то в другое место – чтобы исторгнуть из себя какую-то другую тварь. Они с Макаром, не сговариваясь, схватились за руки и торопливо зашагали дальше. До городских стен оставалось всего ничего.
– И это – хваленый средневековый базар?
Макар разочарованно оглядел горстку старух, жавшихся к крепостной стене. Старухи как старухи, в чем-то темном и теплом не по сезону, в платках до бровей. Такие у любой станции метро дремлют день-деньской над подвядшим укропом и вязаными носками. Эти, правда, выглядели очень уж взбудораженными. Видно, местная милиция сильно лютует, гоняет бедолаг почем зря! Вокруг простиралось ровное утоптанное пространство, совершенно пустое, если не считать брошенной телеги, просевшей на сломанное колесо. Вот стена – другое дело. Высший класс! Настоящая циклопическая кладка, глыбы величиной с типовой дачный домик. Как они их на верхотуру затаскивали? Эх, сейчас бы фотоаппарат. Впрочем... Макар сунулся в боковой карман за мобильником. Что за черт! Гладкий брусочек прощупывался через ткань, но вход все никак не обнаруживался. Сообразив, что к чему, он опасливо глянул на начальницу и, весь извиваясь, полез в карман штанов изнутри. Воровато сделал снимок, сунул телефон в наружный отсек рюкзака под клапан. Наверняка еще пригодится. Интересно, за сколько можно продать такие снимки?
Алёна между тем озиралась, не веря своим глазам. Что это? Почему в базарный день у метрополии не кипит торговля? Вся сельская округа должна была еще затемно съехаться сюда с возами продуктов, с козами, бабами и детишками. Да городские ремесленники, да заезжие купцы из дальних пределов. Уже на подходе ее охватили нехорошие предчувствия – такая стояла ненормальная тишина. Но она упорно врала себе, что это ветер относит в сторону гомон толпы, многоголосицу животных и нестройную музыку уличных артистов. Она так хорошо знала картину, которая должна была открыться за выступом угловой башни, что в первую секунду увидела ее воочию – бурлящую пеструю толпу, плотное скопление телег, превращенных в прилавки, хлопающие на ветру холщовые навесы, развевающиеся стягами отрезы тканей, наглых носильщиков с паланкинами, яркими, как лаковые шкатулки... Мираж развеялся. Пустота хлестнула по глазам, молчание оглушило.
Алена оглянулась на спутника, обвела пустырь широким движением руки:
– Он должен быть здесь.
– Ты хочешь сказать, на всем этом пространстве? – усомнился Макар.
– Места давно не хватало, припозднившимся приходилось вставать вон там, на пригорках.
– И где они все? Слушай, ты день не перепутала?
Она досадливо всплеснула руками:
– Да при чем тут день! Это столица, понимаешь? По местным меркам, самый настоящий мегаполис. Видишь здоровенный каменный выступ? Это городские ворота, к ним ведет государственный тракт, одна из главных дорог страны. Над ним всегда пыль столбом, ездят, ходят туда-сюда. А сейчас никого. И день я, кстати, не перепутала.
Алёна решительно направилась к кучке торговок. Те заполошно глянули на чужаков, но вид девушки в сопровождении смирного домашнего раба успокоил бедолаг. Тревога сменилась нормальным старушечьим любопытством. Алёна приветствовала местных полупоклоном, остановилась у ближайшей, рассматривая товар. Издалека, с приличных случаю вежливостей, завелась беседа.
Макар, как было велено, помалкивал. Расхаживал вдоль куцего торгового ряда, рассматривал выставленное добро. На одном лотке красовалось нечто пахнущее настолько завлекательно, что в желудке немедленно забурлило. Он присел на корточки, пожирая лакомства взглядом. Легко сказать, рта не раскрывай! А если есть хочется? Между прочим, хорошая госпожа обязана заботиться о своем живом имуществе.
– Эй, а это что, сладости? Вкусные, не знаешь?
Вредные бабки дружно уставились на него выцветшими, но очень красноречивыми глазами. Что за век, что за нравы! В былые-то времена рабы знали свое место – глаз не подымут, рта не раскроют, ровно вовсе немые. А сейчас вольничают. Все вольничают, все от рук отбились – слуги, невестки, дети...
Алёна, стушевавшись, торопливо купила нечто длинное, извилистое, сунула балбесу в руки. Макар осторожно надкусил, расплылся в улыбке и захрустел.
А хозяйка-то, видать, неопытная, добросердечная. Где уж ей с наглецом сладить! Время сейчас такое, ни с кем сладу нет. Тема была близка каждой, и старухи будто ожили, загомонили.
– Долго ли идешь, почтенная?
– Откуда будешь? Из каких мест?
– Как там у вас, бедуете?
Алёна выбрала самый безопасный вопрос:
– Долгонько. Вот и к базару, видно, припозднилась.
– Ой, милая! Да не было базара. Нешто не видишь, что тут у нас делается? – Одна из торговок указала на гибнущее поле.
– Вижу. Страсть-то какая! Да что стряслось?
– А у вас, что ли, по-другому? – подозрительно прищурилась одна. – Хорошо живете?
– Плохо, – твердо ответила Алёна, и собеседницы, как стайка мрачных птиц, удовлетворенно закивали. – Всюду запустение, стены крошатся, вода тухнет, – продолжала она с подъемом. – Поверите ли, почтенные, кошки царапаться стали!
Бабки дружно ахнули в концы платков.
– Верно, конец времен настает. Уже, сказывают, и маги нас покинули, – начала одна.
Остальные старухи воззрились на болтушку, и та умолкла, испуганно озираясь.
– Ты иди, голубушка, в город иди, – пресекла разговор самая решительная. – Там свой рынок есть, в богатых кварталах, что вокруг дворцов. Может, повезет тебе, распродашься.
Спорить было не о чем. Алёна поклонилась, свистнула Макару и двинулась к громадине ворот.
В городе признаки непорядка не так бросались в глаза, прикрываясь толчеей тесных улочек, пестротой и многолюдьем. Одно слово, столица. Даже в последний день мироздания будет спешить по неотложным, страшно важным делам. Будут носиться слуги и рассыльные, вспарывать толпу нобили верхами, проплывать – одни в паланкинах, другие пешком, но с пышной свитой – знатные дамы и богатые плебейки, выставляя напоказ если не красоту, так хоть роскошь. Но все это одна видимость, размышляла Алёна, жавшаяся к стене дома, пока мимо проносился правительственный гонец с длинным эскортом стражников-скороходов. Неизбывная тревога, угрюмая тоска сквозили за лихорадочной суетой. Деятельная городская жизнь казалась фальшивкой, обманом чувств, гигантским мыльным пузырем – еще красуется радужными боками, но вот-вот лопнет.
