…Бомж Митрич рассказывал иногда то, о чём боялись даже упоминать его дружки. Что проход между кустами стал чёрным, словно там уже наступила ночь, и оттуда вышла девушка. Что очертания её были нечёткими, словно не человек, а призрак. Ну они и струхнули… Но призрак призраком, а деньги оставила. Хорошие деньги, телефон стоит куда меньше. Митрич в тот же день всё потратил. Не было сил не взять, деньги всё-таки, но и хранить нельзя — бесовские деньги, тратить надо быстро.
С тех пор он на водку смотреть не мог. Может, оно и лучше.
— Я опоздала, простите! — было первым, что услышали Вика и Павел, самозабвенно раз глядывавшие фото из альбома. Павел сам слышал о войне только от бабушки, ну и от мамы, конечно, хотя маме тогда было столько, сколько Вике сейчас.
Вика и её отец переглянулись и первое, что оба подумали — что с ней? Как подменили!
— Паша, как твой заказ? — она вошла в гостиную, погладила Вику по голове (девочка как окаменела — от неожиданности) и поцеловала мужа. — Прости, до меня сегодня было не дозвониться!
— Заказ мой, — сообщил Павел. — На выходных придётся поработать. Хороший заказ.
— Сколько? — это из Марии ничто не вытравит. С молодости её интересовало, сколько стоит, да сколько платят…
Павел назвал — сколько, и не без удовлетворения посмотрел, как у Марии широко открываются глаза.
— Папа!! — Вика в восторге. — Теперь съездим, да? Съездим на море, да? Ты обеща-а-а-ал!
— Съездим, — подтвердил Павел, подхватывая её на руки. — Вот закончу, деньги получу и…
— Ур-р-ра! — Вика захлопала в ладоши. — Мама, пошли ужинать, у нас всё готово!
Мария вновь обняла Павла, и тот ощущал, что жена в смятении, в большом смятении.
Елена, подумал он. Афанасьевна. Я видел её! Плевать, что она якобы умерла, я видел! А если есть она, есть и Елена.
* * *
Новый день, а всё как будто вчерашний тянется.
Елена сидела дома и всё валилось из рук. Не рисовалось, не читалось, ничего. Спасалась только прогулками. Аделаида Семёновна, её менеджер, посмотрела на заплаканную сотрудницу и приказала: на работу не ходить, если нужен доктор или что-то ещё, сразу же звонить. Всё-таки добрый она человек, хоть и любит иной раз голос повысить. Не беспокойся о деньгах, добавила Семёновна, тебе за работу и так премия полагается. Приди в себя, отдохни, я же вижу, на тебе лица нет. Неделю можешь не появляться.
…Елене показалось, что она задремала. Сон не шёл, стоило попытаться уснуть, как начинали сниться тёмные лесные тропинки, гаснущая киноварь заката, ветер, крутящий листья вихрем — как чаинки в стакане. И человек. Он шёл и шёл, он уходил, и она не могла его догнать. Человек был совсем как Паша, и походкой, и ростом, только вот сутулился, а Паша не сутулится.
И никого. Ни людей, ни зверей, ни птиц — печальный лес, стылый вечер и умирающий закат.
Она не любила телефоны, всегда предпочитала говорить сама, с живым человеком, но сейчас позвонила. Осмелилась позвонить даже родителям Павла, хотя им ещё по-настоящему не представлена. Там не брали трубку, а во всех других местах Павла не было. Просто не было. Елена не поленилась съездить к Павлу домой. Всё убрано и тихо, в холодильнике ничего — Павел основательно подготовился переезжать, переезжать к ней, всё ждёт грузчиков… Елена плакала и плакала, не могла с собой ничего сделать. Паша, где ты?! Он и раньше пропадал и никаким силами было не найти, но сейчас… Сейчас Елену глодало нехорошее предчувствие, очень нехорошее.
— Милочка, ну так нельзя, — строго сказала ей Афанасьевна, так и не покидавшая пост у подъезда. — Ты вот что. Никуда он не делся, я похожу, погуляю, люди много говорят, а Афанасьевна всё видит и слышит. Только ты мне обещаешь, что сидишь дома и не расстраиваешься. Тебе нельзя.
— Нельзя? — Елена похлопала ресницами. Баба Лиза иной раз как скажет…
— Не спорь, бабе Лизе виднее! — какой голос, ей бы в дикторы пойти. Елена так и сказала.
— А я и была диктором, — прогудела Афанасьевна, поднимаясь на ноги. Нет, не нужна ей палочка. Ну ни капельки не нужна! — Работу мне долго не давали, как родственнице врагов, но голос-то у меня был что надо! Самого Левитана знаю, лично с ним знакома! Ну давай, давай, дорогая, слёзы вытерли, вот и славно, а теперь домой. А Афанасьевна уж поищет твоего милого. Никуда от меня не денется.
— Спасибо, баба Лиза, — Елена осторожно поцеловала ту в щёку, баба Лиза не любит таких нежностей, но в этот раз улыбнулась и погладила «внучку» по щеке пергаментной ладонью. — Я пошла!
— Плакать не будешь? — Афанасьевна строго посмотрела из-под очков. Очки ей тоже не нужны, по привычке надевает, говорит, подарок от сестры.
— Не буду! Правда-правда!
…Хороший вы человек, баба Лиза, но как, как вы его найдёте?!
Она задремала. Спать ещё не могла, но уже не боялась, просто перенервничала. И…
Ей привиделась просторная, светлая комната, накрытый светлой скатертью стол, на нём — пурпурные розы в глиняной вазочке. И… ребёнок, увлечённо смотрящий на что-то на столе. Девочка. Что-то рисует карандашом. Девочка посмотрела на Елену, улыбнулась во весь рот, соскочила со стула и бросилась навстречу, отбросив карандаш в сторону…
Яркая, тёплая вспышка. И тепло, разливающееся по телу. Елена вскочила на ноги, сердце билось, а тепло не проходило, накатывало.
…Я как тебя понесла, говорила мама, часто сон видела. Сидишь ты за столом, а там цветы, и на меня смотришь, и улыбаешься. И у мамы моей так же было, ей все дети так снились, даже когда не уверена ещё была.
— Вика?! — ошеломленно спросила Елена, погладила себя по животу. — Вика… ты нас всех перехитрила, да? — Она рассмеялась, подошла к окну, за которым сгущался вечер и снова погладила себя по животу, бережно и нежно. — Вика, я найду его… найду папу. Только не бросай меня, ладно? — И снова ощущение тепла, снаружи и изнутри, отовсюду. — Я не буду плакать, — пообещала она и засмеялась. — Правда-правда!
* * *
Павел проснулся глубоко ночью. Снился сон, неприятный и тяжёлый — осенний лес, густой запах прелых листьев и неизвестность вокруг. Павел шёл, хотел найти кого-то, отыскать, нужный ему человек убежал куда-то сюда и позарез нужно его найти, обязательно.
Он открыл глаза и уселся. Мария спит, отвернувшись — по пальцам одной руки можно сосчитать, сколько раз она оставалась спать вместе с ним за последние три года. Исполняла супружеский долг и уходила в соседнюю комнату. Эх, Маша, Маша… Павлу было тоскливо. Я скажу. Обижайся или нет, я скажу, ведь всё проходит, вытекает, и не заклеить, не починить. Уже и Вика всё поняла давно, только ты одна ещё о чём-то мечтаешь.
