— Сыны затерялись! — напомнила кто-то из женщин, другая добавила:
— А кто здесь — в опасности!
— Снег давит, ночь, — продолжил Свенельд перечислять, загибая пальцы. — О детях ни слуху, о сородичах то ж. Дивьи в сторону уходят — поддержки акромя Рарог нет. А тут еще навьи сыны вылезли и Мара, своя же, не сегодня-завтра козни строить от черноты начнет. Что ждем кнеж?
— А что предлагаешь?
— Купол ставить! — вышел Юр.
— То решено.
— Уходить, — бросил Славен. Толпа притихла.
— А сыны ж как? — всхлипнула Найна.
— Кому-то здесь остаться придется, братьев, сестер дождаться, — заявил молодой Вят. — Да и негоже всем родом бегать.
— А кто бежит? — насупился Юр.
— Тихо! — объявил Ран.
— Выход таков: коль остаемся, придется зверье бить, в меха от холода спасаться. То скверно, но хуже, что ночь может пару лет продлиться, а то значит, запасы вскоре кончатся, а пополнения им не будет. Придется мясо есть, не для меха — для трапез дичь бить. И тем мы окончательно договор с дивьими порвем. Против уже и лес будет. Стоит оно, еже ли со всех сторон чернота идет? К кому сыны придут, что здесь найдут? Мое слово такое: к вратам смельчаков отправить и ежели устояли они, разделиться — части переправиться в иной мир, отель сдерживать выползающих кадов, часть здесь останется сынов ждать и навьев бить! Так мы сынам поможем, а иначе помрем без толку.
— Раз уж дано сгинуть, так с умом, — согласно закивали мужи.
— Один путь, прав княже, — зашумели женщины. — Детей переправить апосля и здесь наряд поставить как прежде было!
— Не век же землица гудеть будет, а Яр прятаться!
— Да вы в уме?! — взвыл кто-то. — У врат сколь не было ходу?! Ежели наги сюды пришли — там что творится?! А еже ли повреждены врата?! Кто их восстановит?! Это же на век дел!
— И кто пойдет? — тихо спросила Елень. — На смерть ведь посылать.
— А не пойти — весь Асгарт навьи дети заполонят, и конец родам арьим!
— Я пойду, — бросил Ван.
— А ты кто будешь, руссов сын?!
— И-Ван теперь. Мои далече, да и конец им еже ли мы здесь черноту не сдержим. Всему миру конец считайте. То долг родичам и Щурам. Я заплачу, — выступил. Финна ахнула и за ним рванула:
— И я!
— Ты куда?! — шикнула Ма-Гея, но невиданное дело — уперлась дева, не послушалась:
— Пойду! За братавьев и сестер, за мир честной! Дочь из меня скверная, а воин, тятя хулы не дозволит, справный!
Ран вздохнул, кивнув:
— Правда ее, резом управляться она боле обучена чем ведовству да домашним делам.
— Зачем нам дети в трудном походе, кнеж? — вышел Юр и Славен, за ними Мал и Сват, Свинельд подтянулись. — Мужей хватит.
— И то, правда. Отойди дочь…
— Тятя!..
— Кыш сказали! — цыкнула Ма-Гея, оттащила в сторону непокорную Финну.
— Акромя мужей ведуны нужны! Двое!
— Волох пойдет и … Дуса! — объявила с тяжким сердцем Ма-Гея.
— Ей значит можно?! Она ж меч не удержит! Со страху умрет!.. — возмутилась расстроенная, что ее не берут девочка.
— Не наветничай! — осадила ее мать. — То на совете с дивьими решено. Рарог с нами, а слово ее крепко. Здесь я одна с вашей и Щура помощью управлюсь. Анжилоны — змеевики Рарог даренные все племя что в Яви остаться суждено до конца дней их родовичей беречь будет.
— Решено, — отрезал Ран. — Мы здесь стоим, воины в дорогу сбираются. Коль ладно у врат — с двух сторон встанем и черноту собой закроем — не быть ей на свете! Как должно было Щурам нашим, так и нам должно! Отстоим мир Прави для детей наших!
Зашумела толпа: кто всхлипывал, кто вторил кнежу, кто в бой рвался, просился в пусть с вызвавшимися воинами, кто сетовал на скоропостижное решение и советовал обождать. Но большинство понимала — не схватись сейчас, не встать поперек тьме и весь свет заполонит она, добавит лихо, что и так немеряно. Куда годно, когда было, чтобы своих в полон она брала. Род против рода оборачивала? И каждый понимал — дальше только хуже будет. Ни наги придут — нагайны прилетят, ни нагайны прилетят — Мары дочери прокрадутся или Мокша проказить начнет, лесных подговаривать. Начнется тяжба перетяжба кто кого куда перетянет. А не это, так холод и голод сгубит. Смута грядет худая, долга, как ночь, что видно крепко на землю села. К «утру» так то и души живой не сыщется — только лед, стынь да навьи смутьяны останутся. Им радость, а роду арьему да дивьему хана.
Взрослым ладно — пожили, а детям почто судьбина такая? Неужто достойны они того? И как Щурам в глаза при встрече смотреть коль для потомков их мир да лад не сохранили, Явь и Правь как пустошь воронью черному отдали, род под корень срубили?
Гудело городище, даже разойдясь с вече, до полуночи меж собой в семьях разговоры вели.
А ночью беда случилась: какими уж неведомо тропами и делами, в обход златокольего оберега и дозорных, глаз не сомкнувших, исчезли из крепища четверо дочерей рода, Сев и прибившийся Арис.
Сполох к утру подняли — Дуса хватилась — Финны нет.
Сперва девочка плохого не подумала — с вечера они с сестрой шибко повздорили. Ту от возмущения крутило: мало Дусу- неумеху в поход берут, а ее резвую да смелую оставляют, так еще Ван за вечерей кашей глаз с Дусы не спускал и все норовил взгляд ее поймать.
— Привабила его злыдня поперечливая! — зажала после в сенках Финна сестру. — Голову оторву!
— Дурная ты. Чего злобишься? Слово я ему не сказала, а что глаза об меня протирает, так то дело его, молодецкое и ни я, ни ты ему не указ.
— Ты младшая! Мне первой жениха выбирать!
— Так кто против, Финна? Ступай к Ванну, потом к тяте. Коль сладитесь — тому и быть.
— Как же, сладимся! Ты ему голову затуманила, зелье поди какое дала! Сестрица — злодеюшка. Всегда поперек меня норовишь!
— Окстись, Финна!
— А ну, расступись! — пискнул Лелюшка и ущипнул Финну за ягодицу. Та подпрыгнула и вовсе от злости побелела:
— Все против меня!
И прочь из избы ринулась.
Ну, да охладиться и вернется, — подумала Дуса, а той и заполночь нет, и позже. Всполошилась девочка, домового позвала. Тот и поведал: ушла Финна, а с ней другие. Сманили их дочери Мары, что с нагами в лесу округ крепища встали.
Подняли городище, вслед воинов послали, Ран сам с отрядом вышел. А вернулись — лица на мужах нет, Свята — дева — воин и вовсе снега белее, в глаза родичам не смотрит. Последним в крепище Юр вступил, а на руках Лиса, одна из беглянок, мертва лежит, в небо заледеневшими глазами смотрит. Мать погибшей вскрикнула, к дочери ринулась, не веря что сгинуло дитятко, Ма-Гею позвала.
Та с Волохом переглянулась и голову опустила — не воротишь глупую, сама на погибель пошла. Кожа-то у покойной синя, на горле рана рваная, волос опален, одежа в клочьях, руки в кровь изранены и чешуйка желто-зеленая к ладони прилипла — наг Лису взял, кровь выпил, тепло и душу забрал. А что к нему попадает в обрат не ворачивается.
